Александр Невский
 

Власть против церкви

К концу XV в. в Северо-Восточной Руси практически все земли доступные к хозяйственному освоению были освоены (о чем косвенно свидетельствовало появление Судебника 1497 г.) и принадлежали: феодалам (князьям, в том числе великому князю, боярам на правах наследственного — вотчинного владения), независимым от бояр и, по существу, формально зависимым от великих князей московских «черным» крестьянам, а также церкви. Земли «черного» крестьянства, не попавшего в экономическую зависимость от светских и церковных феодалов, сокращались. Феодальные земли переходили из рук в руки. Часть трофейных земель князья раздавали в вотчины сподвижникам-боярам.

В соответствии с древним славянским и монгольским правовыми понятиями вся земля в независимом Московском государстве, кроме земли церкви, была собственностью Великого князя. Он был вправе как предоставлять любую нецерковную землю во владение за службу, так и отбирать ее. В соответствии с этим правом «с половины XV в. устанавливается правило, что все личные землевладельцы должны нести по земле воинскую повинность» (Ключевский, т. 2, с. 190). Это правило распространялась и на наследственные владения бояр — вотчины. Государь конфисковывал земли феодалов (чаще всего под предлогом нарушения условия службы — верности сюзерену), мог, предоставляя новые земли, отбирать старые, иными словами, перераспределять земельный фонд государства.

Перераспределение земельного фонда, использование его в качестве госбюджета, постепенно превратилось в одну из основных функций Московского государства, а единоличная собственность государя на землю (в то время основной вид собственности) стала экономической базой самовластья Государя, диктата государства над обществом — самодержавия. Но произошло это не сразу. В частности, полной самодержавности препятствовала экономическая независимость церкви.

В отличие от княжеского сменяемого владения, церковное владение землей, подтвержденное ханскими ярлыками, было связано не с той или иной конкретной личностью, а с церковью, как институтом. Согласно сложившейся практики можно было отнять землю у личности, но не у института. Возникла неопределенная ситуация: вроде бы церковная, как и любая другая земля должна была служить, но кому? Князю, Богу или людям? Этот вопрос принципиально не был решен. Решению препятствовала старая практика: при ханах церковь теоретически и большей части на деле не облагалось налогами и повинностями.

После падения Орды московские князья стремились покончить с ханскими привилегиями церкви. Борьба за единственную неподконтрольную государству собственность — церковную на первом этапе стала едва ли не главной целью государства. Если в Западной Европе между государством и церковью шла борьба за власть, то в Восточной — за собственность, конкретно, за собственность церкви. Не исключено, что церковь в то время сконцентрировала если не большую часть всей, то большую часть лучшей земли.

Известны тенденции в изменении пропорций основных землевладельцев на Руси. Вотчинные владения феодалов, за исключением московского князя, в течение всего XV в. сокращались, земли церкви росли, «черные» крестьянские земли также росли с ростом населения (до середины XVI в.) и осуществления крестьянами распашки лесной целины (до конца XV в.). Количественные соотношения не поддаются анализу.

Сколько кому тогда принадлежало земли в Северо-Восточной Руси доподлинно неизвестно. Иностранцы полагали, что церковь аккумулировала большую часть земель государства. Однако Готье считал, что известия Коллинза о том, что духовенство владело 2/3 пространства Московского государства, преувеличены (Готье, с. 251). Оценки историков весьма приблизительны. По ним, монастыри владели от 1/5 до 1/3 всей земли, «черные» (независимые от феодалов и зависимые от Великого князя, т. е. государства) крестьяне также — от 1/5 до 1/3, наследственные вотчины феодалов, включая домен московского князя — 1/3—3/5.

Как утверждает В.О. Ключевский, «уже к половине XVI в. монастырское землевладение достигло обременительных для государства размеров. Один из англичан, бывших в то время в Москве писал ...монахи владеют третьей частью всей земельной собственности в государстве... Английский посол Флетчер, приехавший в Москву в 1588 г., пишет, что русские монастыри сумели занять лучшие и приятнейшие места в государстве» (Ключевский, с. 262).

Хотя не ясны реальные соотношения землевладений, однако их можно оценить. Так, если брать по нижнему пределу, то теоретический «резерв» для испомещивания за счет черных и церковных земель составлял почти половину культивируемых площадей. Остальная земля была в руках феодалов. Качество пашни у черных крестьян и монастырей было разным: монастыри владели значительной частью плодородных старопахотных земель. Хорошая старопахотная земля означала не только более высокие и устойчивые урожаи, но и привязанность к ней крестьян, т. е. гарантию землевладельцев получения ренты и возможность востребовать с последних верную службу.

В отличие от феодальных (кроме владений Великого князя) церковные земли за счет пожертвований и освоения лесной целины только возрастали. Церковь была государством в государстве, имела свои интересы, отличные от интересов светской власти. «Наиболее известным монахом-политиком второй половины XIV в. был Сергий Радонежский. Общежительская реформа способствовала превращению возглавляемого им монастыря во внутренне сильную, независящую от частных лиц корпорацию... Знаменательно, что и сам Сергий, и его ученики выполняли только те поручения великого князя, которые не противоречили интересам церкви. Они были убежденными сторонниками сильной, не зависящей от московских князей или же других светских властей церковной организации, способной оказывать влияние на все стороны государственной жизни... Уже в середине 70-х гг. XIV в. становится очевидным назревание острого конфликта между великокняжеской властью и воинствующими церковниками» (Борисов, с. 95, 96).

Пока шел процесс объединения владений Москвой, церковь могла сохранять свою земельную собственность без оружия, играя на противоречиях светских феодалов. Когда эти противоречия были разрешены в пользу Москвы, аргументом могла стать только военная сила. За исключением Новгорода, где архиепископ (второй по значению в церковной иерархии Руси после митрополита) имел свой Владычный полк, церковь военных соединений не имела. Военное поражение Новгорода было практически и разгромом армии церкви на Руси. С этого времени церковь могла сохранить свои огромные земельные владения только апеллируя моральными аргументами.

В ходе борьбы за подчинения Москве Новгорода Иван III осуществил сложную многоходовую интригу для легализации акций конфискации, распределения и передела земельной собственности торговой республики. Сначала он раздал земли, конфискованные у новгородских бояр, боярам московским в награду за завоевание Новгорода, затем казнил основных новых (московских) землевладельцев и, по обычаям тех времен, экспроприировал их земли. Далее он вывел Новгород из под юрисдикции московской думы и, передав Новгород в княжении своему сыну Василию, чтобы иметь возможность экспроприировать церковные земли Новгородчины без согласия на то московской думы.

Согласно Руслану Скрынникову большая часть владычных владений была экспроприирована и роздана в поместья. Этому благоприятствовал, в частности, общественный критический настрой к церковникам. Церковь всегда стращала паству близким концом света и необходимостью праведной жизни перед лицом Страшного суда. Конец света ожидался в 7000-м от сотворения мира или 1492 г. от Рождества Христова. (Скрынников, с. 153—155). Но в очередной раз не состоялся. Авторитет церкви и религии был в очередной раз подорван. Торжествовали еретики. Они находили поддержку у Великого князя. И, как пишет летописец, «в лето 7007-го (1499 — р. х.) ...поимал князь великой в Новегороде вотчины церковные и роздал их детям боярским поместье».

Однако, новгородских земель оказалось недостаточно и возникла проблема экспроприации всех остальных церковных земель Московского государства. Экспроприацию надо было обосновать. Подготовка к обоснованию велась основательно. Использовались не только все возможные для средневековой интриги методы, началась, поддерживаемая, а может быть и спровоцированная Государем борьба, получившая в исторической литературе наименование спора нестяжателей и иосифлян.

В этой борьбе для социоестественной истории важны позиции сторон прежде всего по отношению к роли труда, его месту в системе ценностей. Водораздел между нестяжателями и иосифлянами, по-видимому, проходил в вопросе об обязательности производительного труда для людей, посвятивших себя служению богу и возможности или невозможности жить за счет труда других.

«В XIV—XV вв. монастыри в России переживали расцвет. В центре и на окраинах появились сотни новых обителей. Одни из них превратились в крупных землевладельцев, другие существовали в виде скитов и крохотных лесных пустыней. В пустынях иноки жили трудом своих рук и вели аскетический образ жизни. В богатых монастырях жизнь братии претерпела разительные перемены. Старцы не жалели усилий на то, чтобы приумножить свои владения. Они вели торговлю, занимались ростовщичеством, а полученные деньги тратили на приобретение недвижимости. Быстрому обогащения способствовали и пожертвования богомольцев... Состоятельные люди усвоили своеобразный взгляд на грех и покаяние. Любой грех они надеялись после кончины замолить чужой молитвой. Власть и преступления были нераздельны, а потому князья на старости лет щедро наделяли монастыри селами, выдавали им жалованные грамоты. Их примеру следовали другие богатые землевладельцы... Монахи назначали все более крупные суммы за внесение имени умершего в монастырские поминальные книги — синодики... Монахи, удалившиеся от мира во имя духовного подвига, стали вести жизнь весьма далекую от идеалов иноческой подвижнической жизни. Вместо того чтобы кормиться «рукоделием», они предавались стяжанию, собирали оброки с крестьян, вымогали пожертвования у вдов, вели вполне мирской образ жизни. Упадок благочестия в монастырях вызвал тревогу в церковных кругах. Лучшие умы церкви искали выход из кризиса. Нил Сорский развивал идеи аскетизма. Иосиф Санин отстаивал монастырские богатства, а спасение видел в умножении строгостей» (Скрынников, с. 156—158).

Победа иосифлян, по мнению Скрынникова, была обусловлена всем ходом исторического развития. Она лишила светскую власть морального обоснования секуляризации церковных земель. Возможность испомещивания, т. е. платы за службу, теперь была ограничена землями черных крестьян и перераспределением боярских земель.

Вспомним, что в Золотой Орде церковь функционировала в режиме наибольшего благоприятствования. От всяких посягательств на ее имущество она была защищена ханскими ярлыками. Теперь этой защиты не стало, поскольку не было государства давшего церкви привилегии. Осталась одна традиция. Поскольку церковь владела землей на основе традиций, нужно было сломать эти традиции.

Государство попыталось экспроприировать церковную собственность в конце XV — начале XVI вв. Первый Государь Всея Руси Иван III предложил проект не просто секуляризации церковных земель, но превращения церкви в часть государственного аппарата: церковнослужители должны были получать оплату своего труда непосредственно от государства.

Не исключено, что эпицентр борьбы пришелся на 1503 год, когда состоялся церковный собор, и нашел свое выражение в идеологической дискуссии нестяжателей и иосифлян. Именно тогда решался вопрос: должен ли монах (а затем, по логике морали, и любой смертный на Руси) жить только личным трудом или он может жить за счет труда других?

Борьба вокруг церковной земли (если она вообще имела место) была драматичной, и в ней участвовали известные конкретные исторические личности. Их характеры, устои, поведение позволили бы представить процесс ярким, живым, если бы не трудности, о которых мы говорили словами Лео фон Берталанфи. Однако и игнорировать непосредственных действующих лиц невозможно. Главные действующие лица спора, как принято считать в традиционной исторической русской литературе: Нил Сорский, Иосиф Волоцкий и Государь Всея Руси Иван III, получавший при победе нестяжателей моральное право экспроприации церковных владений. Ниже даны их характеристики, при написании которых автор старался быть максимально объективным.

Первый Государь Всея Руси был, безусловно, блистательный политик. У одних историков он вызывает восхищение, у других — почти омерзение за маккиавелизм. По-видимому, он, если и не был атеистом, то никакого почтения к религии и церкви не выказывал, хотя бы потому, что стремился превратить церковь в составную часть государственного аппарата управления. «По своим личным качествам Иван III как нельзя лучше подходил роль могильщика политического суверенитета русской церкви. Человек сильной воли, большого ума и беспредельного честолюбия, московский князь был практически лишен всяких «сдерживающих центров» по отношению к религии и церковной иерархии... был убежден, что вопреки евангельскому изречению, бог не в правде, а в силе. «Государь Всея Руси» в равной степени был готов протянуть руку и «римлянам», и ограбившим православные киевские храмы «бессерменам», и поклонявшимся «земле и небу» новгородским еретикам, и даже самому Сатане — хотя бы и не Вельзевулу, а лишь носившему это прозвище литовскому митрополиту» (Борисов, с. 162).

Хотя «передовой отряд церковных сил — митрополичья кафедра — не оказала великому князю эффективной поддержки в его централизаторской политике» (Борисов, с. 188), Иван III активно использовал церковь в деле собирания земель, вмешивался в борьбу за власть внутри церкви, находил временных союзников среди иерархов. Однако, в одном, несмотря на княжеское давление, на крутое и бесцеремонное обращение князя с опальными церковниками, церковь стояла до конца: не шла на экспроприацию своих земель. Даже обязанный Великому князю изволением из монастырской «ледовой» тюрьмы и своим возвышением новгородский архиепископ Геннадий, когда речь шла о собственности, выражаясь словами летописца, на соборе 1503 года злобно «лаял» на князя.

Великий князь лавировал. Иногда и его союзников-иерархов приговаривали к суровым наказаниям и ему стоило больших трудов спасти их. В наказания нередко включались жестокие избиения. В знак протеста против морального и физического давления со стороны светской власти митрополит дважды покидал свой пост. Однажды он принудил Ивана III к русской «Каноссе». Второй раз тот же прием не сработал.

Основными аргументами Великого князя (судя по действиям) было наличие у него военной силы, не идущей ни в какое сравнение с таковой у удельных князей или у бояр, и отсутствие твердых правовых гарантий суверенитета у церкви. Иван III имел возможность и запугивал церковных иерархов. Никто, даже митрополит не был гарантирован от применения к нему физического насилия. Митрополит несколько раз пытался сбежать из тюрьмы-монастыря и каждый раз был «поиман» князем. К моменту собора митрополит психологически был, видимо, сломлен, и лишь единодушная жесткая позиция иерархов заставляла его действовать решительно.

Главным идеологом нестяжательства был Нил Сорский, происходивший из московской семьи, близкой к великокняжеской фамилии, отказавшийся от мирской карьеры и основавший свой скит на реке Сорке, откуда и пошло его прозвище. Житие по примеру Нила было нелегким: тяжелый физический труд, отсутствие любых даже мелких радостей жизни, практически антисанитарные жилищные условиях, нередко намеренное истязание плоти, не способствовали массовому притоку адептов в Нилу. «В массе черное духовенство осталось глухо к проповеди Нила... Попытки воплотить в жизнь принцип равенства, обязательного труда, самоотречения не привели к успеху», — утверждает Руслан Скрынников (Скрынников, с. 98, 108—110).

Партию иосифлян возглавил игумен Иосиф Волоцкий, в миру Иван Санин. Рачительный хозяин вотчинник-феодал Иван Санин решительно отвергал стяжание как средство личного обогащения, в собственности и богатстве монастырской общины видел средство благотворительности — помощи нуждающимся крестьянам, заботился и об эстетической стороне восприятия религиозных догматов. В целом, это была сложная и привлекательная для восприятия средневекового человека личность.

Исход прений 1503 года вокруг церковной земельной собственности по версии Юрия Алексеева, созданной им на основе литературно-церковного произведения «Слово иное», в конечном счете, оказался связанным «с чисто случайным, но фундаментально важным фактом» — болезнью Великого князя: «скорее всего его постиг удар (по теперешней терминологии — инсульт)». Алексеев описывает детально как это произошло.

Именно летом 1503 г. Великий князь вознамерился лишить церковь главной собственности и превратить служителей церкви в государственных чиновников. Сделать это он предполагал не насильственно — государевым указом, но добровольным, самостоятельным решением церкви на ее высшем форуме — соборе. На церковном соборе вопрос о земле стал практически основным. По нему разгорелась борьба. Большинство иерархов выступило против намерений князя. Тогда князь вызвал в Москву известного сторонника личного нестяжательства игумена Иосифа Волоцкого. Однако Иосиф не оправдал надежд государя и решительно высказался против экспроприации церковных земель.

Собор происходил на фоне непрерывных с 1490 г. пятнадцатилетних тяжб за землю. Судились все, в том числе и крестьяне с церковью. В одной из таких тяжб государь встал на сторону крестьян крупнейшего на Руси Троицкого монастыря в их иске против монахов и повелел оштрафовать монастырь. «Старцы» в ответ организовали массовую демонстрацию протеста. Непрерывно предавая анафеме государя, дряхлые отшельники пошли маршем на Москву, кто на телегах, кто на носилках. Их сопровождали сторонники и, как всегда, просто любопытные.

Молва о марше, опережая его, взбудоражила столицу и так психологически воздействовала на Великого князя, что у него отнялись рука, нога и глаз, что было расценено как божье наказание за святотатство. Иван III лично не пошел на собор, не сказал своего решающего слова (Алексеев, с. 218—220). Без Государя его чиновники-дьяки не смогли преодолеть сопротивление церковных иерархов. В борьбе за землю церкви Иван III потерпел поражение, как полагает Юрий Алексеев, возможно, впервые в жизни.

Описаны ли в вышеприведенной версии исторических событий действительно решающие моменты, где есть и личности и отдельный поступок, сюжет для трагедии шекспировского накала? Могла ли победа Ивана III и нестяжателей на соборе действительно изменить судьбу России или путь России был предопределен процессами исторического развития предшествующих веков?

Скрынников, также как и Алексеев, фиксирует факт болезни Великого князя во время собора, но переносит инсульт на полгода позже его завершения. Оба делают свои выводы на анализе одних и тех же исторических документов, что свидетельствует о такой пластичности нарративных источников, которая позволяет поставить под сомнение выводы, сделанные на их основе.

Если добавить к этому мнение Андрея Плигузова — историка, специально исследовавшего дискуссию об идеологии нестяжательства, ведущуюся уже почти два века, то фабула станет еще более интригующей. Плигузов констатирует, что у Нила Сорского нет ни одного сочинения, разбирающего вопросы церковного землевладения, а Иосиф Волоцкий писал по данному поводу много позднее, да и то применительно к частному случаю (Плигузов, с. 31). «Не случайно... Казакова, посвятившая Вассиану и его единомышленникам (нестяжателям) две монографии и докторскую диссертацию признала, что «история нестяжательства как идеологического течения, история его формирования, развития, связей с другими идейными течениями еще ждет своего исследователя...» (Плигузов, с. 32; Казакова, с. 139).

Плигузов полагает, что вопрос о секуляризации церковных земель на соборе 1503 г., возможно, вообще не стоял. «Вместе с тем, есть данные, свидетельствующие о планах правительства Ивана III существенно ограничить или вовсе ликвидировать землевладение церкви, обратив его в государственный фонд для поместных пожалований средним и мелким феодалам. Трудно сказать, в какой мере эта программа носила официальный характер и насколько объективно отражала она реальное соотношение сил» (Плигузов, с. 5).

Мнение Плигузова позволяет рассматривать трагедийно красивую версию Алексеева, как и многих других историков, не более чем как иллюстрацию к аргументации Лео фон Берталанфи относительно, к сожалению, малой научной значимости нарративных источников.

Что же тогда остается достоверного в письменных свидетельствах эпохи? То, что у церкви были большие земельные наделы. То, что частично они были Иваном III экспроприированы. То, что у него были планы полной экспроприации, но осуществить ее не удалось, и следовательно, проблема испомещивания служащих госаппарата осталась нерешенной.

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика