Александр Невский
 

Глава I. Первые попытки проникновения римской церкви на Русь в X в.

Христианство на Руси известно значительно раньше того времени, к которому относится официальное введение его князем Владимиром. Если раннее упоминание о нем, которое можно найти в словах церковного историка Иеронима (IV в.) — «Холода Скифии пылают жаром новой веры», следует считать скорее риторическим приемом автора,1 отражающим разве только одиночные факты миссионерских путешествий в пределы языческой «Скифии», чем историческим свидетельством, то к середине IX в. относится первое, более достоверное показание о распространении в древней Руси христианства. Константинопольский патриарх Фотий в 867 г. пишет о христианстве на Руси в своем «Окружном послании». Называя соседний Византии народ «рос» большим, всем известным народом, достигшим «блистательной высоты и несметного богатства», отмечая, что народ этот решился «поднять руки и против римской державы» (Византии), Фотий рассказывает о походе руссов на Константинополь в 860 г., когда 18 июня под стенами византийской столицы появился их флот в числе 200 судов, блокировавший город и высадивший десант, который начал осаду.2 В связи с рассказом об этих событиях Фотий писал в своем «Окружном послании», адресованном всем патриархам Востока, об успехах христианства, уже распространившегося «среди народа рос, который еще недавно угрожал империи и осаждал ее столицу», а ныне, как пишет Фотий, «живет с империей в мире», «принял епископа и пастыря» (очевидно, направленного на Русь Фотием) и «усердно следует христианской обрядности».3

Нет оснований предполагать, что речь шла о широком распространении новой веры на Руси. Законны даже сомнения по поводу того, кого подразумевал Фотий под неопределенным термином «рос». Против наиболее распространенного мнения, что речь шла о южнорусских племенах Приазовья, веские возражения выдвинуты недавно в посмертном труде советского византиноведа М.В. Левченко, приписывающего совершение этого набега киевлянам.4 Но повторное свидетельство византийского патриарха служит несомненным подтверждением того, что новая религия в эту пору завоевывала себе последователей на Руси.

Существовали даже христианские религиозные книги, писанные «русскими буквами». Такое евангелие видел греко-славянский церковный деятель в Моравии-Чехии Константин-Кирилл, совершивший в 860—861 гг. миссионерскую поездку через Крым и Приазовскую Русь в землю хазар.5

Однако наряду с византийской церковью, стремившейся насадить новую веру на Руси, в том же направлении в это же время пытается действовать и церковь латинская. Обе церкви соперничали в 60-х годах IX в. за господство в западнославянских землях: Моравии, Чехии, Болгарии. Естественно было расширение арены этой борьбы и за счет Восточной Европы, населенной также славянскими племенами.

Заслуживает внимания в этой связи интерес к русским, проявленный папой Николаем I в его послании византийскому императору Михаилу III в сентябре 865 г.6 Когда же спустя два года, после убийства императора, папе удалось добиться низложения и изгнания патриарха Фотия и возведения на патриарший престол своего ставленника Игнатия, последний отправил архиепископа (митрополита) на Русь, о чем, по словам «Продолжателя Феофана», сообщает византийский император Константин Порфирородный в середине X в. в биографии своего деда Василия I Македонянина.7

Католические авторы, усердствующие в стремлении исторически «обосновать» претензии папства на церковную власть на Руси, изображают этот факт как «первое обращение русских в христианство», делая отсюда выводы об историческом приоритете римско-католической церкви в нашей стране.8 Между тем если верно сообщение о миссионере, направленном на Русь латинским патриархом, то тем более нет оснований сомневаться в посылке на Русь епископа патриархом Фотием. Отправка латинского архиепископа Игнатием датируется 874 г., а Фотий уже в 867 г. писал об успехах отправленного им на Русь епископа византийской церкви.9

В действительности вопрос о том, в какой мере распространение христианства на Руси в 60—70-х годах IX в. было связано с Фотием или с Игнатием, не имеет большого исторического значения. Распространение новой веры в такой обширной стране, какой была уже в ту пору Русь,10 не могло быть единовременным актом и к тому же делом Одного миссионера или епископа. Это был достаточно длительный процесс, в развитии которого главную роль играла не проповедь миссионеров, а то обстоятельство, что на основе складывавшихся новых феодальных общественных отношений возникала и новая идеология, и нужна была и новая религия, которая освящала бы эти отношения.

Важно то, что различные источники согласно свидетельствуют о развитии этого процесса в указанные годы. Вместе с тем очевидно, что с самого начала распространение христианства на Руси было связано с упорным стремлением папства взять эту новую базу христианской церкви в свои руки.

Вполне вероятно, что представители римской церкви не упустили случая оказать свое влияние на ход этого процесса на Руси и в 70-х годах IX в., когда для них создались особо благоприятные условия во время десятилетнего правления патриарха Игнатия (867—877 гг.).

Несомненно активное участие в христианизации древней Руси и болгарского духовенства.11 В тех же 60-х годах IX в. в Болгарии, как и в Моравии, также шло распространение христианства, насаждавшегося Константином-Кириллом и Мефодием. При достаточно тесных торговых связях между Киевом и Прагой, действовавших почти регулярно, несомненно и проникновение христианских миссионеров из этих западнославянских стран на Русь.12 Следует иметь в виду, что Русь лежала на большом торговом пути, соединявшем в ту пору такие города Западной Европы, как Кельн и Майнц, через Прагу и Краков с торговыми городами хазар на Волге, а через них с мировыми центрами Востока — Самаркандом и Багдадом, или по знаменитой «шелковой дороге» — с городами Китая и Дальнего Востока. Все это способствовало распространению и новых религиозных верований на Руси.

Наряду с этим вероятна и активность латинских миссионеров, приходивших уже в эту пору на Русь с севера и северозапада. В этой связи не лишены интереса данные источников о ранних попытках датских и шведских викингов обосноваться в Прибалтике. Об этом сообщает архиепископ Гамбургский Римберт (865—888 гг.) в своем «Житии Ансхария», бывшего его учителем.13 Попытки викингов захватить Курляндию имели место в середине IX в.; по словам Римберта, среди викингов были и христиане. Из этого можно сделать почти бесспорный вывод о попытках распространения новой веры и в северо-западных районах Восточной Европы.

Итак, в середине IX в. христианская вера, вытеснявшая мало-помалу древние религиозные представления, проникала на Русь с разных сторон. Объяснялось это прежде всего тем, что в процессе общеисторического развития славянских племен Восточной Европы создались социальные предпосылки, которые требовали формирования новой идеологии. Однако процесс этот развивался неравномерно. Еще не исчезли и те общественные силы, которые ему противодействовали. Еще не сложились достаточно благоприятные социально-экономические условия для упрочения христианства. Крещение, принятое после 860 г. киевлянами, возможно во главе с их князем Аскольдом,14 не получило широкого распространения. Когда же в 882 г. Киев был взят варяжским предводителем Олегом, восторжествовали старые верования.15 Возвращение киевской Руси к старым верованиям подтверждается косвенно и тем, что в договорах Олега с Византией 907 и 911 гг. никаких упоминаний о христианстве нет.16

Варяги, поселившиеся на Руси, не только не были проводниками христианства, как это настойчиво, хотя и бездоказательно повторяет ряд католических авторов,17 но, не будучи сами христианами, они способствовали в конце IX и первой половине X в. возвращению русских к старым верованиям.

Тем не менее христианство на Руси и в это время не исчезало. Церковь на Руси получила во второй половине IX в. или в начале X в. и организационное оформление: она считалась митрополией константинопольского патриарха и в церковном уставе Льва VI (890—912 гг.) числилась на 61 -м месте; несколько же позднее, в списках времен Константина Порфирородного, Русь составляла 60-ю митрополию патриархата.18

К середине X в. относится ряд новых свидетельств о распространении христианства на Руси. Этот процесс охватывал прежде всего часть княжеско-дружинной верхушки, а возможно, и часть богатого купечества. Христианские влияния на Русь шли, очевидно, главным образом из Византии. Греческие миссионеры действовали в разных городах древней Руси, но преимущественно в Киеве. Здесь, по-видимому, приняла в конце 50-х годов X в. христианство и жена князя Игоря Рюриковича — Ольга.19

Уже в 945 г., как это видно из русских летописных известий, в Киеве имелось немало христиан. В сообщении о посольстве, снаряженном Игорем в Константинополь для заключения договора, рассказывается, что христианские участники договора присягали в церкви св. Илии,20 в то время как сам Игорь и другие послы приносили клятву верности на холме, где стоял Перун.21

Обо всем этом летопись рассказывает в тексте, очевидно, подтверждавшемся письменным первоисточником, впоследствии утраченном. Летописец воспроизводит в этой части своего рассказа о событиях 6453 г. (945 г.) текст договора, заключенного в результате переговоров киевского посольства в Константинополе. Этот текст был в руках летописца, о чем свидетельствует подробное перечисление множества имен участников посольства с указанием, в каком отношении стоял каждый из них к правившей в Киеве княжеской верхушке. Ясно, что в устной передаче, в рассказе, такое длинное и подробное перечисление не могло бы сохраниться.

Летописный рассказ 945 г. убедительно свидетельствует о том, что последователей христианства было на Руси тогда уже немало. Вместе с тем в этом же тексте имеется и указание, из которого необходимо сделать вывод, что в целом Русь придерживалась еще старых религиозных верований. В одной из статей, где предусматривается наказание за нарушение заключаемого договора о мирном сожительстве греков и русских, сказано: «Ежели христианин убьет русина или русин христианина, пусть схватят виновника убийства ближние убитого и убьют его».22 Здесь «христианину» прямо противопоставлен «русин». Ясно, что в обычном понимании «русин» был нехристианин, «язычник».

Это место летописного рассказа помогает уточнить и ответ на важный вопрос о той социальной среде, в которой в эту пору новая вера уже распространилась, помогает понять и социальную роль новой веры в условиях возникновения и развития Киевского государства.

Как известно, в X в., а вероятно и раньше, в киевских и новгородских землях складываются феодальные вассальные отношения на основе крупного землевладения, устанавливается феодальная эксплуатация крестьянства.23 Новые формы экономических отношений, вытеснявшие древний общинный уклад, стародавнюю общинную и военную демократию, были исторически прогрессивными. Вместе с тем они завоевывали себе место ценою тяжелых страданий народных масс.

Здесь-то и появилась у нарождающегося господствующего класса острая необходимость в действенных средствах внеэкономического принуждения, в таких рычагах воздействия на массы, которые подавили бы протест, которые примирили бы людей с потерей ими своей свободы, которые укрепили бы новую систему угнетения и эксплуатации. В исторических условиях того времени ничто другое не могло выполнить эти задачи так успешно, как именно христианская религия, уже веками служившая этой цели и на Западе, и в Византии и своей исторической практикой доказавшая, насколько она для этого приспособлена.

Будучи сама крупным феодалом, христианская церковь выработала сложную систему предписаний и установлений в культе и в догме, соответствовавших интересам крупных земельных собственников. Они-то и становились первыми приверженцами и последователями новой религии, они и способствовали ее проникновению на Русь. Вот почему и в договоре 945 г. упоминания о христианах относятся прежде всего к членам именитого посольства из киевско-новгородской знати, к дружинникам князя и «гостям» — купечеству. Что же касается простого народа, то в его среде христианство нескоро и нелегко находило своих последователей.24

Интерес к распространению новой религии на Руси проявлялся, однако, не только внутри страны. В двух центрах мирового христианства того времени — в Византии и в Риме — с неослабным вниманием следили за сложными перипетиями социально-политического развития Руси, одновременно и манившей к себе огромными своими богатствами, и отпугивавшей своей грозной силой. Это двойственное отношение к Руси и ее народу ярко отразилось в писаниях византийского императора середины X в. Константина VII, в особенности в его трактате «О народах», где он говорит о Руси с нескрываемой враждебностью. Но Русь была слишком отдалена от Византии, между ними простирались бескрайние степи Северного Причерноморья, где хозяйничали печенеги, одолеть которых в ту пору Византия не была в силах. С другой стороны, Византия должна была вести непрестанную борьбу за свое существование с арабским халифатом. В этих условиях Русь не могла быть объектом захватнических вожделений Византии. Но глубоко заинтересованная в налаживании прочных торговых связей с Русью, Византия всячески стремилась к более широкому внедрению здесь новой веры, насаждаемой греческими монахами.

Однако христианство проникало на Русь не только со стороны Византии, но и из тех стран, которые сами восприняли новую религию из Византии, как-то: Болгария, Моравия, Чехия. Христианские влияния распространялись на Руси в связи с постоянными экономическими и культурными сношениями, сближавшими эти славянские народы между собой.25

Но наряду с этим естественным историческим процессом имели место и другие факты, свидетельствовавшие о том, что насаждение христианства на Руси агентами римской церкви и их попытки обосноваться на русских землях были непосредственно связаны с политическими целями западноевропейских феодальных правителей.

В середине X в. быстро укрепляются военно-политические позиции германского короля Оттона I, подчинившего себе Италию в результате похода 951 г., а в 955 г. обезопасившего юговосточные границы своих владений от венгров победой при Лехфельде. После этого наступательная политика Оттона I явно поворачивается на восток. Здесь, за счет владений славянских племен, расселявшихся на Лабе, он стремится удовлетворить захватнические вожделения германских, прежде всего саксонских феодалов.

Начинается кровавая эпопея завоевания Восточной Саксонии, земель лужичан. Даже немецкий хронист Видукинд рисует картину беспощадной жестокости и коварства, с помощью которых германским феодалам только и удалось сломить вольный дух свободолюбивых славян.

В захваченных немецкими феодалами в эту пору землях славян Оттон I, ставший с 962 г. первым германским императором, учредил пять новых епископских кафедр, а в Магдебурге — архиепископство. Новообразованные епископства и церковные провинции, возникшие на завоеванных землях, с населением, враждебным завоевателям, должны были опираться на военнополитическую организацию, создававшуюся одновременно с организацией церковной. Последняя дополняла и завершала первую, служила ей и идеологической завесой, знаменем, за которым легче было скрыть ее подлинную сущность. С другой стороны, императорская власть не могла обойтись без папства в создании и оформлении этой церковной организации. Создание новых церковных центров хотя и происходило по инициативе светской, императорской власти, не могло осуществляться без прямого участия папы. Ему принадлежал решающий голос в этих делах.

На базе общих захватнических интересов укреплялся союз между Империей и церковью. Церковь освящала военно-захватническую политику Оттона I и его преемников, сводившуюся к подчинению Империи и папству племен и народов, населявших обширные пространства Восточной Европы. Насколько значительной была при этом роль папской церкви, показывает, помимо прочего, тот факт, что, начиная с Оттона I, первое место при императоре неизменно занимали могущественные прелаты церкви: майнцский архиепископ Виллигис, мецский епископ Дитрих, а позднее вормсский епископ Хильдибальд, льежский — Ноткер, а затем и Герберт реймсский, ставший в 999 г. папой Сильвестром II.

Политика щедрых дарений и широких привилегий, предоставляемых церкви, закладывала фундамент территориальной и политической независимости местных церковных магнатов. Под этим флагом они и выступали в дальнейшем против централизаторских тенденций императорской власти в борьбе за свою самостоятельность.

Таким образом, укрепление позиций римской церкви в X в. на восточных границах Западной Европы являлось прямым дополнением к захватническим действиям германских феодалов, стремившихся обосноваться на славянских землях. Эти захваты сопровождались насильственным обращением славянского населения в христианство. Церковная десятина, устанавливавшаяся везде и всюду в качестве первой меры, представляла собой основную форму, в которой выступала новая феодальная система эксплуатации; далее следовало и закрепощение на землях, подвластных церкви.

Но кроме того, церковь самым активным образом выполняла здесь и свою роль идеологической надстройки, укреплявшей и защищавшей установившийся на этих территориях новый феодальный базис. Светская власть хорошо отдавала себе отчет в этой, столь важной для нее, роли церкви и способствовала со своей стороны укреплению последней.

В тесной связи с захватническими войнами против полабских славян, начавшимися с новой силой в 956 г., стоит и неприкрытый интерес, проявленный Оттоном I к Руси. Учредив архиепископство в Магдебурге, он задумал создать еще две новые епархии с расширенными правами, предоставлявшимися кафедрам в областях «язычников» (in partibus infidelium): одна такая епархия намечалась в Польше и другая на Руси.26 С.И епархии должны были находиться в подчинении майнцского епископа (впоследствии — магдебургского). Обращение в христианскую веру русских было для Оттона I важным постольку, поскольку оно, как он надеялся, могло облегчить окончательное покорение западных славян и распространение его политического влияния на Русь.

Такие цели и преследовала миссия, которую Оттон I около 960 г. решил отправить на Русь. Возглавлять миссию должен был сначала монах Либуций из монастыря св. Альберта в Майнце, который, однако, умер в период подготовки к отъезду, в марте 961 г. На его место был назначен монах монастыря св. Максимилиана в Лотарингии, Адальберт, который в 953—958 гг., по-видимому, подвизался при дворе в качестве королевского нотария.27 В 961 г. он прибыл в Киев как представитель Оттона I, а вместе с тем, очевидно, и римского папы Иоанна XII. Папское благословение и формальное назначение было необходимо, несмотря на фактическое верховенство Оттона I над папой.

Адальберт явился в Киев с титулом «епископа русского». Это было, по-видимому, первое появление католического прелата на Руси. В Киеве быстро разгадали, что скрывается за так называемой «христианизацией», о которой разглагольствовали новоприбывшие. Очевидно, и поведение так называемых «миссионеров» было достаточно нескромным, и вскоре по приезде гостей в Киев поднялось по их адресу такое возмущение в народе, что Адальберт со своими спутниками счел за лучшее спешно оставить пределы киевской земли.

В целом ряде западноевропейских хроник сохранились известия об этих событиях. Наиболее подробно мы читаем об этом в «Хронике» так называемого «Продолжателя Регинона».

Регинон Прюмский, аббат Вейссенбергского монастыря написал «Хронику», которую довел до 906 г. Продолжение этой «Хроники» считалось делом неизвестного автора. Именно в этой части имеется ряд записей, относящихся к интересующему нас эпизоду. Под 959 г. приведено сообщение о том, что послы Елены (так западные летописцы называли княгиню Ольгу) явились к королю (имеется в виду Оттон I) и просили его назначить для их народа епископа и пресвитеров.28 При этом говорится, будто просьба послов была фиктивной, что якобы впоследствии выяснилось («ficte, ut post claruit»). В другом источнике, значительно более позднем (XII в.), у «Продолжателя Космы Пражского», это замечание «ficte, ut post claruit» передается так: «Они (послы) всё лгали, как показал в дальнейшем исход дела».29

Так же излагает эти события и Гильдесгеймская хроника конца X в., где под 960 г. сообщается: «Пришли к королю Оттону послы русского народа и просили его, чтобы он послал кого-нибудь из своих епископов, который показал бы им путь истины, и уверяли, что они хотят отойти от язычества и принять христианскую веру. И он (король) внял их просьбе и отправил епископа Адальберта веры католической; они же всё солгали, как показал дальнейший исход дела».30

Такое же сообщение дает летописец Кведлинбургской хроники (вторая четверть XI в.)31 и Ламберт Герсфельдский, писавший в последней четверти того же века. Он прибавляет по поводу бегства Адальберта из Киева: «...который, однако, едва избежал их (киевлян) рук».32 Титмар Мерзебургский, один из наиболее сведущих немецких летописцев XI в., тоже упоминает о том, что Адальберт, поставленный в 968 г. архиепископом Магдебургским, «ранее был посвящен в настоятели Руси» (Rusciae), но «был оттуда изгнан народом».33

Наконец, в указе императора Оттона (968 г.) о назначении Адальберта архиепископом Магдебургским также упоминается, что он был прежде назначен и послан проповедником «к ругам».34 Об исходе этой миссии у Регинона сказано, что Адальберт очень скоро возвратился, «не успев ни в чем, за чем был послан, и увидел, что его старания напрасны. На обратном пути некоторые из его спутников были убиты, а сам он с великим трудом едва спасся».35

Обилие известий обо всем этом скандальном происшествии, к тому же известий, совпадающих текстуально, однако кажущееся. В действительности все свидетельства упомянутых хроник и летописей восходят к одному основному источнику — к показанию «Продолжателя Регинона». Он единственный писал об этих событиях как их современник, и более того, как непосредственный участник, точнее — как злополучный «герой» всей авантюры, так как «Продолжателем Регинона» был не кто иной, как сам Адальберт, столь неудачно пытавшийся стяжать лавры «первого русского епископа».36 Спустя несколько лет, после своего возвращения из Киева, Адальберт получил в 966 г. назначение в Вейссенбергское аббатство в Эльзасе, где и занялся продолжением хроники Регинона Прюмского.

Теперь становится ясным, какова цена показаниям «Продолжателя Регинона», а значит и всей исторической традиции об этом эпизоде. Совершенно очевидно, что враждебный тон, в котором идет весь рассказ о русских, вызван личной злобой и раздраженностью автора, в памяти которого не изгладились впечатления, связанные с его поездкой в Киев и неприятностями, перенесенными им там из-за его бестактности и самоуверенности. Не исключена и такая возможность, что запись о прибытии послов от княгини Ольги была сфабрикована Адальбертом специально, чтобы как-нибудь оправдать свою киевскую авантюру. Во всяком случае, в наших летописях, а также и в византийских источниках нет никаких упоминаний о посольстве Ольги к Оттону I. Что же касается миссии Адальберта, следует отметить, что ни одно из свидетельств, неоднократно повторяющих этот рассказ, не объясняет причин того недружелюбного приема, который встретило посольство Оттона I в Киеве.

Известно, что люди древней Руси отличались широким гостеприимством, неоднократно отмеченным в исторических источниках. До нас дошел целый ряд свидетельств о живом дипломатическом общении Киева и Новгорода со странами Запада и Востока в ту пору, о приездах на Русь послов из Византии, от хазар и из других стран. Ни разу с этими послами не происходило никаких неприятностей, их всегда встречали и провожали, оказывая им почет и уважение. Полный провал, который постиг Адальберта, являлся, конечно, следствием тех намерений, которые он, вероятно, и не очень скрывал, — намерений, подобных тем, какие и впоследствии многократно, с удивительной настойчивостью, оставаясь глухими к урокам истории, пытались осуществлять представители римской церкви на Руси. Адальберт, возомнив себя «апостолом русским», стремился, очевидно, насильственно навязать латинское христианство, не считаясь ни с чем. Не исключено, что он имел известные основания рассчитывать на поддержку княгини Ольги и некоторых ее приближенных из княжеской дружины, которые были прямыми представителями нарождавшегося в эту пору на Руси класса феодалов, заинтересованного в укреплении новой религии.

Но несомненно, что действия латино-германских «миссионеров» вызвали лишь открытое возмущение. В Киеве, представлявшем собой уже в ту пору большой город с многочисленным населением, еще крепко держались древние верования. Даже много позже, при Владимире, киевляне совсем не сразу приняли христианскую веру. Тем более велико было противодействие «миссионерам» во времена Ольги и Святослава. Очевидно, в той социальной верхушке, на которую опиралась княжеская власть, были различные прослойки: наряду с феодализирующимися элементами, опиравшимися на крупное землевладение, немалую роль играли и княжеские дружинники «мужи» и «вои», которые уделяли главное внимание походам, военной добыче, дани, взимаемой с покоренных. Если феодальные элементы тянулись к христианству, то этим «мужам» и «воям» не было такой надобности порывать с древними верованиями своего народа.

В этих противоречиях можно видеть причину того, что политика княгини Ольги, в частности и ее склонность к христианству, встретила отпор в среде княжеского окружения и даже со стороны ее сына Святослава. Результатом всего этого явился политический переворот, передача власти Святославу, уход Ольги в частную жизнь.37 Одновременно потерпела поражение еще слишком слабая феодально-христианская группировка в Киеве, произошло новое укрепление старой религии.

Первая, столь неудачная попытка латинского духовенства утвердиться на Руси была предпринята, как упомянуто, от имени Оттона I. Сам же папа если и принял в этой авантюре какое-то участие, то только лишь формальное. Римской курии в ту пору было не до русских земель. Слишком сложными были отношения папства с самим германским королем, основной политической задачей которого в эти годы было утверждение своей власти в Италии, притом, конечно, за счет умаления и подчинения себе власти папской.

Но к концу жизни Оттона I и при его преемнике Оттоне II обстоятельства изменились. Между Оттоном I, ставшим, как известно, с 962 г. германским императором, и папской властью установилось взаимопонимание в ряде вопросов, и прежде всего в общих захватнических планах относительно славянских земель за Лабой и продвижения немецких феодалов на восток.

На соборе в Равенне в 967 г. Оттон I говорил о крайней необходимости учреждения епископских кафедр по ту сторону Эльбы «для укрепления христианства». Как бы в ответ на это папа издал буллу о создании Магдебургского архиепископства с суффраганными епархиями (Бранденбург, Гавельберг, Мерзебург, Цейсс и Мейссен), утвердив архиепископом Адальберта, столь неудачного «миссионера» на Руси.38

Созданные при Оттоне I новые епархии на востоке Германии, в особенности Магдебургское архиепископство, расширяли сферу своего влияния и вширь и вглубь: вширь — означало принудительное и насильственное введение христианства в новых районах и областях, постройку новых церквей и насаждение монастырей, вглубь — принудительное и насильственное введение церковных поборов, захват земель для церквей и монастырей. Население было обложено церковной десятиной в пользу духовенства. Кроме того, каждый земледелец облагался поборами «ординарными» и «чрезвычайными» в пользу феодала. Наконец, существовали и некоторые повинности, исстари установленные в пользу общины, которые не исчезли и при новых порядках.

Легко понять жгучую ненависть, с которой местное население отнеслось к своим поработителям, несшим с собой ярмо феодальной эксплуатации и учинявшим беспощадную расправу с непокорными. Легко понять и тот протест, который у людей, привыкших к свободе и независимости, должна была вызвать та религия, которую принесли с собой захватчики.

Общность целей, которые преследовали германские феодалы и папская церковь на востоке, легко объясняет то взаимопонимание, которое установилось между ними во второй половине X в., несмотря на столкновение их интересов в ряде других вопросов (борьба в Италии, во Франции и др.).

Однако на Западе отдавали себе отчет в том, что для расширения экспансии на востоке особенно большое значение имело бы распространение христианства на Руси. В этой связи и следует рассматривать вторую попытку латинского духовенства укрепиться на русских землях. Речь идет о появлении на Руси послов из Рима от папы Бенедикта VII, о чем сообщает Никоновская летопись. Текст этот очень краток: «В тот же год (979) приходили послы к Ярополку из Рима от папы».39

В западноевропейских источниках свидетельств, подтверждающих это сообщение нашей летописи, нет. Однако католическая и прокатолическая литература пытается на основании одного этого краткого упоминания Никоновской летописи сочинить версию о первоначальном распространении христианской веры на Руси папскими миссионерами. Привлекают для этого писания некоторых западных авторов XI и даже XII в., как-то: Петра Дамиани40 и интерполятора хроники Адемара Шабанского. Они действительно говорят о «крещении Руси». Однако оба рассказа легендарны, лишены исторической конкретности, в них отсутствуют даты, собственные имена и географические названия, что одно уже лишает эти памятники значения исторического источника.

В подтверждение якобы подчинения Руси Западу ссылаются иногда и на свидетельство о посольстве из Руси к императору Оттону I в 973 г., в его резиденцию в Кведлинбурге. В этом тексте «русские» (Rusci) упоминаются среди ряда других послов, явившихся «с большими дарами».41 Но здесь ничего не сказано о вопросах веры, и поэтому ясно, что делать заключение о распространении католической веры на Руси нет ни малейших оснований.

Возвращаясь к сообщению нашей летописи о послах папы в Киев, следует учесть, что явилось это посольство из Рима в знаменательный момент. Только-только закончилась длительная и ожесточенная междоусобная борьба трех братьев, сыновей Святослава — Ярополка, Олега и Владимира. Олег был убит Ярополком, Владимир бежал за море, боясь, как сообщает летопись, оказаться второй жертвой своего брата, не останавливавшегося перед выбором средств в стремлении укрепить свое единодержавие. Ярополк воссел на Киевском «столе», правя безраздельно, как могущественный князь. В годы борьбы с братьями он вступил в тесные отношения с польским князем Мешко (Мечиславом), который оказывал ему помощь и поддержку. Весьма вероятно, что Мешко, стараясь ускорить обращение в христианскую веру своего соседа и союзника — князя киевского, мог и посредничать в посылке папой миссии на Русь.

Не исключена возможность, что бегство Ярополка из Киева в город Родню, где он был осажден воевавшим против него Владимиром42 и откуда вынужден был спасаться, потеряв и войско свое, и власть, стоит в какой-то связи с этим первым папским посольством на Русь, находившимся, по-видимому, во время всех этих событий при Ярополке.

Как и при Ольге, когда к ней прибыл Адальберт от Оттона I, так и теперь латинские миссионеры своим неумением или нежеланием считаться с местными условиями, очевидно, вызвали в народе раздражение, которое при недостаточно твердых политических позициях Ярополка, его дружеских отношениях с польским князем и при его готовности использовать иностранную поддержку, было нетрудно обратить против него. Этим, очевидно, и воспользовался его противник — Владимир, сумевший правильнее определить соотношение сил и понимавший, в ком он может найти себе сторонников в Киеве.

С поражением Ярополка потерпела крушение и миссия папских посланцев, о дальнейшей судьбе которых в источниках никаких сведений нет. Однако, несмотря на неудачу своей первой миссии, Рим не прекращал попыток распространить свое влияние на Киевскую Русь.

Примечания

1. Также следует расценивать и другие столь же неопределенные, глухие упоминания о христианстве в Восточной Европе, которые имеются у Тертуллиана, церковного писателя III в. (Adversus iudaeos, гл. VII: MPL, II, 611), у Афанасия Александрийского — автора IV в. (MPGr, XXV, 187) или его младшего современника — Иоанна Златоуста (MPGr. XLVIII, 822 и 830; LV, 186; LXIII, 501). Каждый из этих авторов упоминает о распространении христианской веры у скифов.

2. Русские летописи сообщают о морском походе руссов на Босфор, относя его к 866 г. и называя его предводителями и организаторами киевских князей Аскольда и Дира. С опубликованием в 1894 г. обнаруженной бельгийским исследователем Кюмоном небольшой анонимной хроники, названной им «Синоптической», весьма точно излагающей события этого похода, такая датировка отпадает. Интересно отметить, что некоторые авторы задолго до обнаружения этой хроники на основании ряда убедительных соображений приходили к датированию этого военно-морского похода русских на Константинополь 859—861 гг.: так, у Ассемана — в середине XVIII в., у русского церковного историка Е. Голубинского — в 1880 г. См.: A.A. Vasiliev. History of the Byzantine Empire (324—1453). Univ. of Wisconsin Press. 1952, стр. 287.

3. MPGr, CII, 735—737.

4. М.В. Левченко. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956, стр. 59—63. Ср.: С.В. Бахрушин. К вопросу о крещении Киевской Руси. Историк-марксист, 1937, № 2, стр. 40—76.

5. F. Dvornik. Les Slaves, Byzance et Rome au IX-me siècle. Paris, 1926, стр. 137; F. Dvornik. Les légendes de Constantin et de Méthode vues de Byzance. Prague, 1933, стр. 185 и сл.

6. MPL, CXIX, 932 и сл.

7. Theophanes Contin. De Michaele Theophili filio et de Basilio Macedone. Bonn, 1838, стр. 196, 342 и сл.

8. Специальной разработке с этих позиций подвергся весь круг этих вопросов в работе Таубе (M. de Taube. Rome et la Russie avant l'invasion des Tatars. IX—XlII siècles), первый том которой («Le prince Askold, l'origine de l'Etat de Kiev et la première conversion des russes. 856—882») издан в Париже, в 1947 г.

9. На 874-й год («са 874?») указывает дата договора между Византией и Русью, приведенного Дёльгером (F. Dölger. Corpus der griechischen Urkunden des Mittelalters und der neueren Zeit. Abt. I: Regesten der Kaiserurkunden des Oströmischen Reiches, I Th.: Regesten von 565—1025. München, 1924, t. I, № 493, стр. 60). У Константина Порфирородного сказано, что, после того как его дед Василий I заключил договор о торговле и мирных отношениях с русскими, к ним был направлен патриархом Игнатием архиепископ. Отсюда занимавшийся этим вопросом Таубе (ук. соч., стр. 43, 93, 130 и др.) делает вывод, что первое обращение в христианство русских произошло в 874 г.

10. Следует отметить, что остается невыясненным, куда именно направлялись епископы-миссионеры: в Киев ли, в Приазовскую ли Русь, где с 879 г., очевидно, уже существовала византийская епархия, значившаяся в официальных списках константинопольской патриархии (см.: Е. Голубинский. История русской церкви, т. I, 1-й полутом. М., 1901, стр. 48; также: Taube, ук. соч., стр. 40).

11. Приселков, ук. соч.; см.: E. Dvornik. Les Slaves..., стр. 300. — Таубе (ук. соч., стр. 45—46) пытается доказать, что упомянутый в утерянной ныне «Иоакимовой летописи» Михаил, о котором, по словам исследовавшего эту летопись историка В.Н. Татищева, сказано, что он (Михаил) «возблагодарил бога и пошел к булгарам», являлся тем первым митрополитом болгарского происхождения, которого Игнатий отправил в 874 г. на Русь. Однако доводы Таубе нельзя считать убедительными, все его построения явно продиктованы тенденциозным стремлением подыскать латинского прелата с этим именем. Догадка Татищева более осторожна: он предполагает лишь, что упомянутый в летописи Михаил — тот митрополит, который крестил киевского князя Аскольда и с которым связана летописная легенда об этом крещении (В.Н. Татищев. История российская с самых древнейших времен, кн. I. СПб., 1768, стр. 35).

12. Об этих торговых связях см.: В.Г. Васильевский. Древняя торговля Киева с Регенсбургом. ЖМНП, 1888, ч. CCLVIII, стр. 121—150; J. Brutzkus. Trade with eastern Europe (800—1200). Econ. hist. rev., 1943, V. XIII, № 1/2, стр. 31 и СА.

13. Vita s. Anscharii, archiepiscopi Hamburgensis a s. Remberto conscripta. Scriptores rerum danicarum medii aevi, ed. Langebek, t. I. Hafniae, 1773, стр. 427 и сл.

14. Эту версию отстаивает Таубе в указанной выше книге. С крайних норманистических позиций он пытается доказать нормандское происхождение Аскольда и, объявляя его первым русским князем и первым крестителем Руси, представить начало русской государственности как результат чужеземного вмешательства.

15. F. Dvornik. The Kiev State and its relations with Western Europe. Transact. Roy. Hist. Soc., IV ser., v. XXIV. London, 1947, стр. 32.

16. Левченко, ук. соч., стр. 88.

17. См. одну из последних книг, в которой выражена эта точка зрения: G. Welter. Histoire de Russie depuis des origines jusqu'à 1945. Paris, 1946. — Здесь говорится, что «варяги дали восточным славянам не только государство, но и религию» (стр. 39).

18. Левченко, ук. соч., стр. 82; Очерки, I, стр. 106.

19. Версия, будто кн. Ольга приняла христианство в Константинополе, не подтверждается византийскими источниками, в особенности в писаниях Константина Порфирородного, сообщающего о пребывании Ольги в Константинополе в 957 г., но не упоминающего ни о каком крещении Ольги.

20. Двукратное упоминание в тексте договора «церкви св. Илии» не во всем ясно, что подало повод к различным толкованиям этого места летописи. Очевидно, следует согласиться с тем, что речь идет не об одной, а о двух церквах этого наименования: одной в Константинополе, местоположение которой точно не известно, и другой в Киеве, о которой летописец делает от себя небольшой топографический комментарий: «...яже есть надъ ручаемъ, конецъ Пасынчгъ беседы и Козаре». Убедительны соображения Е. Голубинского, доказывающего, что местоположение этой церкви следует предполагать на краю юры, обращенной к некогда существовавшему Крещатицкому ручью, где ныне проходит главная магистраль города Киева. В этой церкви происходило принесение клятвы в исполнении заключенного договора всеми христианами — участниками Игорева посольства, а также другими христианами — дружинниками князя. В константинопольской же церкви св. Илии происходила аналогичная церемония в самое время составления договоров. На это указывает форма прошедшего времени «мы же... кляхомся» (мы же поклялись), употребленная относительно христиан — членов посольства, и форма будущего времени «да кленутся» (имеют поклясться, поклянутся) — по отношению к «некрещеной Руси», т. е. послам — нехристианам (Голубинский, ук. соч., стр. 67 и 72—73).

21. ПВЛ, I, стр. 39. — Интересно отметить, что первая известная нам христианская церковь в Киеве названа была именем христианского «пророка» Ильи, образ которого равнозначен образу Перуна — одного из главных представителей древнеславянского пантеона. Это является блестящей иллюстрацией мысли Энгельса о том, что древнеязыческие боги могли быть вытеснены христианством «только посредством культа святых» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. II, стр. 429).

22. «Аще убьеть хрестеянннъ русина или русинъ хрестеянина, да держимъ будеть створивый убийство от ближних убьенаго да убьють и» (ПВЛ, I, стр. 37).

23. Б.Д. Греков. Крестьяне на Руси. М., 1952.

24. См.: М.Н. Тихомиров. Крестьянские и городские восстания на Руси (XI—XIII вв.). М., 1955, стр. 76—77.

25. F. Dvornik. The Kiev Slate..., стр. 35 и сл.

26. K. Uhlirz. Geschichte des Erzbistums Magdeburg. 1887, стр. 13.

27. A. Hauck. Kirchengeschichte Deutschlands, Bd. III, 1954, стр. 127—128.

28. MGH, SS. I. 624.

29. «illi per omnini mentiti sunt, sicut postea eventus rei probavit» (MGH, SS, II, 41, Nova series. 1955).

30. MGH, SS. III, 60.

31. Там же.

32. Там же, 61.

33. «et hinc a gentilibus expulsum» (Thietmari Merseburgensis. Chronicon, lib. II, cap. 22. MGH, SS, IX, 64—65, Nova series, 1955).

34. Под словом «руги» понимались русские (MGH, SS, IV, 561: «Rugis olim praedicatorem destinatum et missum»).

35. MGH, SS, I, 624.

36. Еще немецкий историк Гизебрехт высказал такое предположение, отметив, что именно с 961 г. изложение «Продолжателя» приобретает более самостоятельный характер и становится более обстоятельным. О многих событиях этого времени (961—967 гг.) автор хорошо осведомлен и пишет как очевидец. (W. Giesebrecht. Geschichte der deutschen Kaiserzeit, Bd. I. Braunschweig, 1863, стр. 778). См. также: Васильевский, ук. соч., стр. 127—133.

37. О.Л. Вайнштейн. Роль и значение нашей родины в истории Западной Европы в средние века. Вести. Ленингр. унив., 1950, № 5, стр. 61—79.

38. RPR, №№ 3728—3732.

39. ПСРЛ, т. IX, стр. 39.

40. MPL, CXLIV, 977—979.

41. «Illucque venerunt legati plurimarum gentium, id est Romanorum, Graecorum, Beneventorum, Italorum, Ungariorum, Danorum, Slavorum, Bulgarorum atque Ruscorum cum magnis muneribus» (MGH, SS, XX, 798 — Annales Altahenses majores).

42. ИЛ. стб. 65; ПВЛ, I, стр. 55.

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика