Александр Невский
 

X. Папские легаты

Ярослава Всеволодича с великой печалью и слезами похоронили в отчине его, во Владимире, в Успенском соборе. Печалились не одни дети и братья, но и мизинные люди, видевшие в великом князе защитника своего и устроителя. На поминках — тризне — захмелевший Андрей вдруг расчувствовался и, всхлипывая, нашептывал Александру:

— Отомстить надо за отца! Душа его отмщенья алкает.

С пьяным спорить — время терять; Александр кивнул слугам, те подхватили Андрея под руки, увели почивать.

Вскоре, проводив Святослава Всеволодича в Сарай, отъехал Александр в Новгород к своему столу, не дождавшись и сороковин.

После похорон отца почувствовал вдруг Александр какую-то пустоту в жизни и в душе своей. Словно на зыби — хляби бездонной — ушла из-под ног, затонула лодья верная. И надо плыть теперь к тверди земной, полагаясь лишь на себя, на свою силу, умение и жизнелюбие. Гирей пудовой висела десятина татарская. Сбирать ее по весям тиунам все трудней и трудней становилось. Черный народишко роптал, копя ненависть. На боярском совете не легче было: никто не хотел татарам, кои черт-те где на краю света ноне, мзду платить. Да и было б за что? С чего ради? Что рылами не вышли, в бога не веруют, в баню сроду не ходят. Ну и что ж, что грозятся? Пусть придут, поиспробуют калача новгородского, угостим ай да лю-ли. Али впервой нам поганых бить?

И тошно становилось на сей пре1 Александру и от храбрости боярской запечной, и от своей роли, князю несвойственной. Даже посадник новый Сбыслав Якунович, тот самый, прошедший с ним и Неву и Ледовое побоище, даже он в сомнения впадал. Спасибо, хоть не принародно, а наедине высказывал:

— А може, отобьемся от Батыя, Ярославич? А? Ты ж вельми на рати удачлив был.

— Нет, Сбыслав Якунович, от них нам пока не отбиться. Поверь слову моему.

Пожалуй, из всех старых его сподвижников стоял крепко за него лишь Миша Стояныч. После рати Ледовой, с которой вынесли его чуть теплого и едва выходили, стал Миша головой трясти и заикаться, лишь говорить начинал.

— Я-я Яр-рославичу в-верю. Хо-ть р-раз к ху-уду он в-вел в-вас, д-дурак-ков?

Но Мишу всерьез не принимали из-за трясучки и заиканья его: «Что с него взять, коли он рыцарем по башке треснутый», на что Миша не только обижался, но отчаянно злился и начинал кричать совсем внеразумное:

— Щ-щенки с-слеп-пые! С-суч-чье п-племя-я!

За оскорбление бояр высоких полагалась бы с Миши пеня, но и она прощалась ему ради увечья и заслуг былых, да и заступки княжей.

Александр Невский ценил своих бывших сподвижников, в обиду не давал. И даже колебания нынешние прощал им, потому как знал — случись рать, все они под его стяги пойдут. А что касаемо десятины татарской, так и ему, князю, она поперек горла стояла, да вот сказать об этом вслух никому нельзя. Выколачивать надо, любыми средствами изымать да в Орду отправлять. Терпению Батыя конец есть, а слово его лучше не испытывать. Сыта Русь по горло его ратью, сыта.

Явились вдруг поспешители супротив татар с той стороны, откуда Александр вовек не ждал и помыслить не мог. С захода, от папы римского Иннокентия IV послы — легаты так называемые, кардиналы Галд и Гемонт.

Кардиналы просили принять их, дабы вручить князю Новгородскому — «герцогу суздальскому» — папскую буллу.

Князь велел Светозару сыскать русичей, ведающих язык римский. Нашлись и такие искусники — Михайло Пинещинич да Елевферий Сбыславич. Узнав, что Пинещинич ведает и немецкий, и свейский, и татарский, и другие многие языки, Александр шутейно упрекнул искусника:

— Где же ты доси хоронился, окаянный?

— На полатях сидел, — отшутился Михайло. — Свово часу ждал.

— Вот он и приспел. Потрудись хорошо, не забыт будешь.

Легаты папские не каждый день бывают, принять их решил князь торжественно, пышно, дабы польстить самолюбию кардинальскому и свою честь не уронить пред чужеземцами.

На встречу были приглашены посадник с тысяцким Микитой Петриловичем, бояре наиболее уважаемые — Клим и Жирослав. Зван был и владыка Спиридон, но из-за хвори не смог прибыть и прислал за себя отца Далмата, попа умного и в единомыслии с архиепископом пребывающего. Андрею Ярославичу князь тоже велел быть. У мужа ус уж закручиваться начал, пора и ум натаривать, не все же за спиной братней отсиживаться. Велено было и кормильцу Ставру привести княжича Василия и сидеть с ним тихо вблизи стольца, а ежели уйти, то лишь по знаку самого князя. Отроку восемь лет, пусть обвыкается, не с того ли сам Александр начинал когда-то сидючи рядом с отцом своим Ярославом.

В сенях князь разрешил только ковер персидский постелить пред стольцом, на окна завесок не позволил навешивать: «Не девичья светелка, воинские хоромы». Лишь на стенах, да и то не густо, было оружие повешено — с левой стороны от стольца русское, справа — рыцарское, трофейное, вместе с несколькими боевыми шлемами тевтонов, щерившимися на хоромы пустыми глазницами. Пусть заступники Ордена — кардиналы папские с ними поперемигиваются. В том, что они явились в Новгород заступниками рыцарей, Александр не сомневался.

И вот настал день приема легатов папских. Князь сидел на стольце в бахтерце своем лучшем, в алом корзне, в сапогах высоких козловой кожи. Рядом, о правую руку, толмач Михайло Пинещинич, который будет с римского языка прямо в ухо князю на русском сказывать. Он в новеньком кафтане, только что от швеца взятом.

Бояре все по лавкам сидят, на самом почетном месте отец Далмат в белой митре. Он ближе всех к князю, дабы в нужный момент дать совет, веры касаемый. За столом, придвинутым к стене, Светозар и Елевферий Сбыславич, оба с писалами над пергаментными листами замерли. Если понадобится писать что — они готовы.

По знаку князя легатов пригласили в сени. Они вошли неспешно, как и подобает кардиналам. Впрочем, по русским понятиям, они мало походили на священников. Оба в темных дорожных плащах, в черных шляпах широкополых. Сразу видно — иноземцы. Этаким «вороньим гнездом» кто ж из русичей главу накроет?

Остановившись в нескольких шагах от стольца, легаты отвесили поклоны, спин не сгибая, и один из них торжественно начал:

— Мы посланцы наместника бога на земле папы Иннокентия IV, рабы божьи Галд и Гемонт, посвященные его высокопреосвященством в кардиналы, приветствуем тебя, славный князь новгородский Александр Ярославич. Его высокопреосвященство доверило нам передать тебе буллу с печатью апостольского престола. А также и ответ получить на нее…

Легат вынул свиток пергамента с тяжелой печатью, сделал два шага по направлению к стольцу. Князь кивнул Пинещиничу: возьми. Михайло спустился со стольца вниз, принял свиток, вернулся, подал князю.

Александр внимательно осмотрел печать и, развернув свиток, протянул Пинещиничу.

— Читай.

— Отец грядущего века, искупитель наш господь Иисус Христос, — начал медленно читать Михайло, — окропил росою своего благословения дух родителя твоего, светлой памяти Ярослава, и, с дивной щедростью явив ему милость познать господа, уготовил ему дорогу в пустыню, которая привела его к яслям господним…

Пинещинич перевел дух, проглотил слюну. Александр подумал: «Что-то папа издали заезжает, с отца начал, неспроста сие. Уж не к своим ли яслям меня звать вознамерился?»

— … Как стало нам известно из сообщения брата нашего Иоанна де Плано Карпини, отправленного к народу татарскому, отец твой страстно возжелал обратиться в нового человека…

«Не тот ли это римлянин, о котором Угней сказывал?»

— … благочестиво отдал себя послушанию римской церкви, и вскоре бы о том проведали все люди, если б смерть столь неожиданно и злосчастно не вырвала его из жизни…

«Уж не за то ли смерть его вырвала, что он не поддался уговорам вашего Карпини? Что-то не похоже на отца — вере своей так легко изменить. Не похоже».

— … Желая, чтобы ты, будучи наследником отца своего, обрел блаженство, как и он, мы разведываем путь, чтобы мудро привести тебя к тому же, чтобы ты смог последовать спасительной стезей по стопам отца своего…

При сих словах Александр прикрыл рот ладонью, ровно бы усы поправляя, а на самом деле — чтобы усмешку злую скрыть: «Эк куда метнул слуга апостольский».

— … оставив бездорожье, обрекающее на вечную смерть, смиренно возъединился бы с той церковью, которая ведет к спасению прямой стезей своих наставлений…

«Гляди, какие сети заметывает папа римский. Нет, ваше высокопреосвященство, меня медоточивой грамотой не взять, скорее напротив, насторожить можно».

Александр покосился на бояр своих. Слушают все с великим вниманием, а Клим даже с благоговением. А брат Андрей и рот приоткрыл, уж больно красно грамота составлена. Чего только не обещает папа за переход в католичество.

Поп Далмат хмурится, уж он-то, поди, догадывается, чем грозит это церкви православной. Не одну сотню лет язычество огнем выжигали, а что проку? До сих пор по весям волхвы шастают, людей смущают. А ну-ка перекинься в католичество, что начнется? Война промеж братьев вечная.

Александр Ярославич знает — Далмат будет его твердым поспепштелем в пре с легатами. Надо будет и других на свою сторону перетянуть. Хоть бы Андрей не ляпнул чего.

— … Да не будет тобою разом отвергнута просьба наша. Но не останется сокрытым, что ты смысла здравого лишен, коль откажешь в повиновении нам.

Кончил читать Михайло, зашуршал пергаментом, свиток сворачивая. Свернул, воротил князю.

— Ну что ж, — заговорил неспешно Александр, — славная булла. Слов нет, красноречив ваш римский владыка, честь и хвала ему. Но позвольте, господа кардиналы, кое о чем попытать вас.

— Пожалуйста, князь, спрашивай все-все, — с готовностью сказал Галд. — Мы на то и посланы, дабы просветить тебя в нашей вере. Спрашивай.

— Вот в булле его высокопреосвященство обещает нам союз против татар. Под союзом таким какую силу от вас мы ожидать могли б?

— Силу всех государей католических, князь, орденов Тевтонского и Ливонского. А разве мала сила у короля свейского?

Александр едва усмешку подавил, взглянув на бояр, у тех рожи-те повытянулись. Сразу смекнули, что за «союзников» им папа сватает, не от них ли вот уж сколь годов ни мечом, ни крестом отмахаться не можем. Князь понял: и боярам прояснило по вере католической.

Поп Далмат глазами князя сверлит, ясно — слово дать просит.

— Что, отец Далмат, и ты спросить хочешь высоких гостей наших?

— Да, князь. Позволь по вере попытать кардиналов?

— Пытай, отец, пытай.

— Вот скажите, отцы кардиналы, по вере вашей от кого дух святой исходит? — спросил Далмат, грозно очами посверкивая, ибо догмат о духе святом для него, попа, на первом месте стоит.

— Дух святой исходит и от бога-отца, и от бога-сына, — ответил убежденно Галд и даже на спутника своего взглянул удивленно: о чем, мол, спрашивает поп православный, о пустяке таком.

— Да, — поддержал его Гемонт, — сие известно всякому истинно верующему.

— Всякому истинно верующему, — возразил с нескрываемым злым торжеством Далмат, — известно, что дух святый исходит лишь от бога-отца и ни от кого более. А все остальное есть ересь.

— Но почему же?!

«О-о, сцепились, — подумал удовлетворенно князь. — Пусть пощиплет их Далмат, пусть, дабы ведали, что не в одном князе дело. Нет, все ложь в грамоте папской. Приписать покойному отцу принятие католичества? Что может быть кощунственнее! И с татарами стравить хочет нас престол апостольский, сие ясно как божий день. Мы пойдем с Батыем копья ломать, а в этот час тевтоны будут псковские, новгородские волости под себя брать. Шалишь, слуга апостольский, ныне русичей на мякине не проведешь, разумны стали».

— … А ваш папа носит крест на ногах! — гневно возвышал голос Далмат. — Разве сие не поносно для святыни?!

— Но разве тебе неведомо, отец святой, что с самого начала народы припадали к стопам апостольским. А крест на ногах папы не для проявления к самому почитания, но чтобы припадающие почитали символ Христа. И папа сим показывает, что следует этому ради страданий Иисуса Христа. Не более.

— А мы считаем сие позором. У нас позорно даже, ежели крест свисает на чрево. А вы его на ноги кладете! Нет, нет, — гремел Далмат. — Вы не символ веры почитаете, но папу лишь…

Уловив паузу в пре, разгоревшейся между священнослужителями, князь сказал, пристукнув ладонью о подлокотник стольца:

— Так вот, господа кардиналы, спасибо вам и папе Иннокентию IV за честь высокую и предложение, столь для нас лестное…

Легаты насторожились, замерли, еще не ведая, куда клонит «герцог суздальский».

— … Но веру вашу мы не приемлем.

Михайло слова сии перевел с великим удовольствием.

— Но почему, князь?! — воскликнул Галд.

Александр Невский продолжал, ровно и не слышал сего восклицания, а Пинещинич не счел нужным и переводить.

— … Я сам никому никогда не прощал измены отчине и вере нашей. И себе бы не простил, если б польстился на посулы папские. А с татарами у нас мир, так и передайте пославшему вас. И, пока я жив, на мире с ними и стоять буду.

Князь знал, что рано или поздно слова его дойдут до Орды и именно такие будут по душе Батыю и заставят хана более доверять Александру.

Так и уехали легаты ни с чем из Новгорода. Впрочем, каждого князь одарил щедро, мехами, деньгами и даже сапогами новыми, крепкими, чтоб до Рима хватило дойти.

Примечания

1. Пря (распря) — споры, раздоры, разногласия.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика