Александр Невский
 

Глава 4. Татарские нашествия

Первое нашествие 1223 года

Обширная Татаро-монгольская1 империя Чингис-хана была создана за очень короткое время. В начале XIII века племена кочевников, населявших северную часть теперешней Монголии и земли вокруг озера Байкал, не имели какой-либо формы политического объединения. Однако в 1206 году собрание вождей различных родов, курилтай, назначило верховным правителем главу одного из монгольских племен, Тимучина, который подчинил себе основные племена татар, кераитов и найманов. Ему было дано имя и звание Чингис-хан. Завершив объединение и организацию военных сил, Чингис-хан начал свой великий поход на Северный Китай. Война продолжалась, то затухая, то разгораясь с новой силой, в течение двадцати лет; к 1215 году Пекин был в руках монголов и большая часть Северного Китая и Маньчжурии находилась под монгольским правлением. После завоевания королевства Кара-Китай в Центральной Азии монголы захватили огромную, но раздробленную Хорезмскую империю Мухаммеда II, охватывавшую территорию современных Узбекской, Таджикской и Туркменской союзных республик, а также Афганистан и большую часть Ирана. Дойдя до Азербайджана, самого западного района Хорезмского государства, военачальники Чингис-хана Джебе и Субедей попросили великого хана разрешить им продвинуться дальше на север и нанести удар по «западным землям». Пока Чингис-хан со своими тремя сыновьями, Джучи, Чагатаем и Угедеем, завершали завоевание Хорезмских земель, Джебе и Субедей разгромили Азербайджан и Грузию и двинулись на Северо-Кавказскую равнину. Там во второй половине 1222 года они столкнулись с аланами (осетинами) и кипчаками (кочевыми племенами половцев). Арабский историк Ибн-ал-Асир (1160—1233) сообщает, что, хотя осетины и половцы объединились для сопротивления монголам, тем удалось разбить этот союз с помощью простого приема, позднее, в 1223 году, повторенного в неудачной попытке внести раскол между русскими и половцами. К кипчакам были направлены послы с подарками, призывавшие их оставить осетин на том основании, что монголы и кипчаки были «одного рода», тогда как осетины — из другого племени. Уловка подействовала, и монголы сначала наголову разгромили осетин, а затем своих «братьев по крови» — кипчаков2. Взяв в начале 1223 года Судак (Сурож) на южном побережье Крыма, монголы, по-видимому, перегруппировались в южнорусских степях Дешт-и-Кипчак перед тем, как продолжить нанесение удара по «западным землям».

Создается впечатление, что русские либо ничего не знали о походах и завоеваниях полчищ Чингис-хана, либо не делали об этом записей, по непонятным причинам игнорируя военные успехи татаро-монголов. Весть о том, что в южных степях появился новый враг, Мстиславу Мстиславичу в Западный Галич принес его тесть хан Котян, чьи кочевья располагались, вероятно, невдалеке от самой восточной излучины Днепра3. Через короткое время русские потерпели свое первое поражение от татар.

События 1223 года описаны во многих русских источниках4. Некоторые из них очень подробны, точны, изобилуют фактами; другие черпают сведения из вторых рук. Летописи, воспроизводящие эти источники, часто основаны на двух и более из них, и хотя они могут противоречить друг другу в каких-то деталях и часто несут на себе печать местнических интересов, тем не менее они дают неискаженные сведения из локальных летописей тех районов, которые были вовлечены в события 1223 года.

Всего сохранилось четыре летописи, отражающие древнейшие описания. Самая краткая из четырех (летописец Переславля Суздальского) воспроизводит в смягченном виде несохранившуюся киевскую княжескую летопись и в то же время отчасти отражает взгляды летописцев Владимира и Ростова на события, до которых им не было особенного дела, или по крайней мере они так считали. Новгородская Первая летопись содержит значительно более полную версию Киевской летописи, но, естественно, ничего не сообщает об отношении к происходящему новгородцев, поскольку они не принимали никакого участия в совместном походе на восток. Тон рассказа опять-таки довольно нехарактерен для стиля новгородских летописей: настроение апокалиптического смирения, полное отсутствие враждебности к татарам, особенно подчеркивание роли бога в нашествии татар («приидоша пакы попущени богом»), горький антиполовецкий тон5 — все это больше подходит для стоявшего на пороге катастрофы Киева, граничившего со степью, чем для процветавшего торгового Новгорода. Юго-западная Ипатьевская летопись дает контаминацию рассказов, где заметны суждения летописцев Черниговского княжества и Волынской земли; подвиги местных князей Даниила и Василька легли в основу второй половины летописи6. Подвиги Даниила и его западнорусских соотечественников (особенно доблестного Мстислава Ярославича из Луцка), исходя из того, что мы уже знаем, вполне могли быть плодом воображения летописца; но подчеркивание роли Мстислава Святославича, наследовавшего после своего брата Глеба княжеский престол в Чернигове, и значительное внимание, уделяемое черниговскому княжеству и его мелким князькам, не оставляют сомнений в том, что рассказ, содержащийся в Ипатьевской летописи, основан в первую очередь на еще одной несохранившейся летописи, а именно черниговской. Интересно отметить, что в ней нет и следа христианского смирения или предчувствия неминуемого апокалиптического бедствия, присущих киевской летописной традиции. Не предпринимается никаких попыток оправдать татар (в первых словах они названы «безбожными моавитами», а их «лживость» подчеркивается в заключительных эпизодах) или же очернить половцев — их «великый князь Бастый», кто бы он ни был, даже изображается принимающим христианство во время приготовлений к бою. Таким было типичное отношение к событиям западнорусского летописца. Удаленность Волынской и Галицкой земель позволяла ему относиться к половцам без злобной враждебности; и хотя географическое положение Западной Руси не смогло защитить ее от захвата семнадцатью годами позже, тем не менее оно освободило священников этих земель от необходимости раболепствовать перед татарами.

Четвертая летопись, отражающая подлинное описание событий 1223 года, — это Софийская Первая, которая, как и несколько сокращенная версия в Новгородской Четвертой летописи, происходит от предполагаемого свода 1448 года. Как видно из стеммы (см. приложение 1), этот сравнительно поздний свод восходит в свою очередь к более ранним источникам. Однако он также основан на еще одной несохранившейся летописи, смоленской, поскольку, как и в рассказе о битве на реке Липице в 1216 году, он сосредоточен в первую очередь на описании действий Ростиславичей в период до, во время и после похода.

Таким образом, мы располагаем свидетельствами всех основных заинтересованных сторон: Киева, Чернигова, Волынской и Галицкой земель, Смоленска, а также, возможно, Владимира и Ростова7. Необходимо, конечно, помнить, что все эти описания создавались в первую очередь личными летописцами князей и отражали пристрастия, неприязнь и интересы каждого из них. Однако при сопоставлении этих запутанных свидетельств возникает ясная картина того, что в действительности произошло.

Как только вести о степном нашествии достигли Западного Галича, Мстислав Мстиславич, впечатленный щедрыми дарами своего тестя («кони, и вельблуды, и буволы, и девкы»8) и предсказаниями грядущих бедствий, созвал в Киеве, традиционном для южнорусских князей месте сбора, военный совет. Три сильнейших князя: Мстислав Мстиславич из Галицкой земли, Мстислав Романович из Киева и Мстислав Святославич из Чернигова — приняли решение о том, что русские и половцы должны двинуться на восток в степь и напасть на врага там, где встретят его, а не ожидать его появления по эту сторону Днепра («Луче ны [нам] бы есть приняти я [их] на чюжеи земле, нежели на своей»9). Основное войско пошло на юг до Заруба на западном берегу Днепра, как раз напротив Переяславля10. Здесь князей встретили татарские послы, которые пытались отговорить их от сражения и убедить в том, что врагами татар были не русские, а исключительно половцы. Слова, вложенные в уста татарских послов новгородским летописцем, большей частью выдуманы и соответствуют лишь точке зрения, слишком хорошо известной по ранним русским летописям (национальные бедствия — это следствие божьего гнева, а, значит, нашествие — это «кара божья»), но тем не менее они выражают нежелание татар ввязываться в крупную войну с русскими и вторгаться в земли к западу от Днепра. «Се слышим, оже идете противу нас, послушавше половьць; а мы вашей земли не заяхом, ни город ваших, ни сел ваших, ни на вас придохом, нъ придохом Богомь пущени на холопы и на конюси свое на поганыя половче; а вы възмите с нами мир; аже [половцы] выбежать к вам, а биите их оттоле, а товары емлите к собе: занеже слышахом, яко и вам много зла створили; того же деля и мы бием»11. Послы были казнены, и войско, усиленное подкреплениями из Смоленска, Чернигова и Галицкой земли, двинулось дальше на юг, к Протолочам, важнейшей переправе в самой восточной излучине Днепра, где дружину встретил второй разъезд татарских послов. Князья еще раз выслушали клятвенные заверения в том, что русские не враги татарам, и получили туманное предупреждение: «А есте послушали половьчь, а послы наша есте избили, а идете противу нас, тъ вы поидите; а мы вас не заяли, да всем [будет судьею] Бог»12. На этот раз русские отпустили посланников.

Переправа через Днепр, стычки и бои с татарскими заставами, девятидневный13 переход на восток через степь, главное столкновение 31 мая на Калке (вероятно, приток реки Калмиус, впадающей в Азовское море к западу от Дона), героическая последняя схватка и гибель Мстислава Романовича и двух других князей, отказавшихся отступить, когда положение разгромленных русских и половецких сил стало очевидным, измена бродников (см. прим. 22), предавших Мстислава Романовича, бегство русского войска, преследуемого татарами до Днепра, захват Новгорода Святополча на западном берегу Днепра и откат татар на восток — все эти события описаны с различной степенью точности, ясности и связности в четырех основных летописных рассказах. Несмотря на первые успехи русских передовых отрядов, русско-половецкое войско было разбито и понесло большие потери в живой силе. Нет никаких сведений о разрушенных в княжестве Южного Переяславля городах или деревнях, по территории которого, по всей видимости, татары преследовали отступавших русских. В единственном месте, где татары переходили Днепр, — у брода возле Новгорода Святополча к югу от Киева14 — они убили только жителей города и не пытались захватить крепость.

Каков был размах военных действий? Почему русские потерпели поражение? Объясняется ли это военным искусством татар, элементом внезапности, неготовностью русских и половцев, меньшей численностью их войска? Источники, к сожалению, не дают возможности однозначно ответить на эти вопросы. Описания сражений, как правило, даны при помощи стандартных оборотов, никаких деталей не сообщается, стиль изложения — бесстрастный, сухой, невыразительный, что тоже характерно для описания военных действий в ранних русских летописях. Количественные данные также чисто условны и явно преувеличены: 500 человек из Смоленска вошли в основное войско15, первыми через Днепр переправились с Мстиславом Мстиславичем 1000 человек16, 10 000 киевлян погибло17, только один из каждых десяти рядовых русских воинов остался жив18. Так что из этих сведений ничего нельзя узнать о масштабе военных действий.

Однако некоторые косвенные данные все же обнаруживаются. Мы знаем, например, сколько князей принимало участие в походе и какие земли послали свои дружины: три Мстислава (из Галицкой земли, Киева и Чернигова), по-видимому, выставили основную часть войска; кроме того, Владимир Рюрикович из Смоленска, Даниил Романович из Волынской земли, сын киевского князя Мстислава Всеволод, Мстислав Ярославич из Луцка — все приняли участие и прислали дружины. Мелкие районы Черниговского княжества (Курск, Трубецк и Путивль) тоже послали какие-то силы, были также дружины из Галича (посланные независимо от Мстислава Мстиславича), Турово-Пинска и, вероятно, из ряда других городов. Иными словами, оказывается, что если не все, то большинство южных и западных княжеств участвовало в походе, не говоря уже о половцах, которые приняли на себя основную тяжесть первого удара татар. Подозрительно отсутствие дружин из Новгорода и Пскова, не упоминаемых ни в одном из источников, но более всего — из Суздальской земли. Одна из летописей, Ипатьевская, подчеркивает, что «Юрья же князя великого Соуждальского не бы»19 на военном совете в Киеве. Однако местный летописец Суздальской земли сообщает, что было направлено обращение к великому князю владимирскому и что Юрий послал чисто символическую дружину на юг под началом Василька Константиновича из Ростова. Не исключено, однако, что это лишь плод его воображения и не более чем попытка спасти честь Всеволодовичей и изменить впечатление об их полной бездеятельности: «силы» Василька не встретились с союзниками, и, как только Василько узнал о разгроме, он «възвратися от Чернигова» — самая южная точка, которой он достиг, — «схранен Богомь и силою креста честнаго и молитвою [покойного] отца своего Костянтина и стрыя (дяди) своего» Юрия20. Не стоит и говорить, что ни в одном другом источнике «вклад» Суздальской земли не упоминается.

В летописях дается только один ключ к пониманию неудачи русских сил, а именно в рассказе из Ипатьевской летописи, где упоминается о «великой вражде» между тремя ведущими Мстиславами. Прямо перед последним сражением на Калке Мстислав Мстиславич приказал Даниилу Волынскому перейти реку и ударить по позициям татар. Когда он отдавал приказ идти в бой, «Мьстиславу [Романовичу Киевскому] же и другому Мьстиславу [Святославичу Черниговскому] седящима въ стану (в боевом лагере) не ведущема. Мстислав [Мстиславич] же не поведа (не сообщил) има зависти ради, бе бо котора (распря) велика межю ими»21. Даже допуская направленность этой части Волынско-Галицкой летописи против Мстислава Мстиславича — в конце концов правление Мстислава в Галиче в 1219—1227 годах было больше похоже на бедствие с точки зрения тех, кто поддерживал Даниила и Василька Романовичей, — очевидно, что отсутствовало так необходимое в походе единство между тремя ведущими военачальниками. Если добавить к этому отсутствие единого командования войском, предательство бродников22, неспособность половцев выстоять под натиском татар23, неподготовленность русских и несогласованность действий многочисленных отрядов, то становится понятным (по крайней мере отчасти), почему русские потерпели поражение.

Трудно оценить людские потери хоть с какой-нибудь степенью точности. Сообщение Новгородской Первой летописи о гибели каждого десятого в русском войске является, очевидно, преувеличением, и его можно не принимать во внимание; явно легендарны и устные известия («они говорят, что...») о гибели в сражении 10 000 киевлян. Однако один из источников, Новгородская Первая летопись, дает некоторое представление о потерях, перечисляя имена погибших князей: двое из рода Ростиславичей (киевский князь Мстислав Романович и Святослав из Канева24, вероятно, сын Ростислава Рюриковича25), двое из Ольговичей (Мстислав Святославич из Чернигова и его сын Дмитрий), двое князей из Западной Руси (Изяслав Ингваревич и Святослав из Шумска, возможно, сын или внук Ингваря Ярославича26), двое, вероятно, из района Турова и Пинска (Александр из Дубровицы, убитый вместе с Мстиславом из Киева, и Юрий из Несвижа27) и один неизвестно из какой местности, зять киевского князя Мстислава Андрей. Поскольку названные девять князей составляют половину тех, о чьем участии в битве сообщается28, мы можем сделать допущение, что в целом потери русских были ненамного меньше половины общей численности войска.

Что касается половцев, то первое татарское нашествие и битва на Калке фактически положили им конец как силе, с которой следует считаться на южных и юго-восточных границах Руси. Правда, хан Котян, как сообщается, принимал участие в военных действиях на западе Руси в 1225 и 1228 годах, помогая сначала Мстиславу Мстиславичу, а затем Даниилу29, и половцы помогли Ольговичам вернуть Киев в 1235 году. Но это были два исключительных случая, и к середине 30-х годов XIII века преобладанию половцев в южнорусских степях, по всей видимости, пришел конец30.

Судя по всем доступным источникам, первое татарское нашествие незначительно повлияло на русские княжества. Суздальская земля вообще не была затронута, то же самое относится к Новгороду и Пскову. Соотношение сил на юге осталось в точности таким же, как и прежде: Мстислава Киевского и Мстислава Черниговского заменили соответственно Владимир Рюрикович Смоленский и Михаил Всеволодович. Мстислав Мстиславич и Даниил Романович крепко засели у себя в Галицкой и Волынской землях.

Но вот что нам кажется совершенно необъяснимым — это отсутствие признаков обеспокоенности у летописцев того времени. В конце концов, это был новый враг, первый новый враг, появившийся в южных степях за последние полтора столетия. Правда, в Суздальской и Новгородской летописях описания событий 1223 года предваряются риторическим введением, в котором видно замешательство автора по поводу происхождения захватчиков и цитируется так называемое «Откровение Мефодия Патарского» («Тако бо Мефодии речет, яко къ скончанью временъ явитися тем, яже загна Гедеон, и попленять всю землю от встока до Ефранта и от Тигръ до Понетьскаго моря, кроме Ефиопья»31), но эти слова цитировались и раньше одним из составителей раннекиевской Начальной летописи32. Целью летописцев было при помощи этого введения привлечь внимание к безбожию половцев («Много бо зла твориша ти оканьнии половци Русьскои земли, того ради всемилостивыи Бог хотя погубити безбожныя сыны Измайловы куманы [половцы]»), а не предупредить русских князей о новой степной угрозе.

Печальные события 1223 года оставили у русских ощущение, что татары как бы растворились в степи. «Татари же възвратившася от реки Днепря; и не съведаем, откуду суть пришли и кде ся деша опять: бог весть, отколе приде на нас за грехы наша»33. Русские расценили происшедшее как еще одно степное нашествие, которое по крайней мере принесло ту пользу, что нейтрализовало половцев. Прошло четырнадцать лет, прежде чем новый враг снова появился у порога.

Период передышки 1223—1237 годов

На Руси период между двумя татарскими нашествиями был во многом схож с первыми двадцатью тремя годами XIII столетия. Вряд ли его можно назвать эпохой роста или процветания и уж, конечно, не временем мирного объединения. Правда, счастливое исключение составил северо-восток Руси, где годы, последовавшие за смертью Всеволода III, не были омрачены бесконечными стычками: Владимир, Ростов, Ярославль, Юрьев Польский не были вовлечены в междоусобные войны. Киев оставался в руках князя из рода Ростиславичей, Владимира Рюриковича, с того момента, когда он в 1223 году сел на этот престол вместо своего дяди, и до 1235 года. Рязань, правда, тоже не страдала ни от междоусобных войн, ни от внешних нападений. Новгород же оставался яблоком раздора между княжескими родами; местные боярские группировки продолжали бороться за власть. Большая часть этого периода была отмечена распрями между братом великого князя Юрия Ярославом из Северного Переславля и новоявленным победителем из возрожденного Чернигова Михаилом Всеволодовичем. В результате за несколько лет, предшествовавшие второму татарскому нашествию, многие князья и большинство южных княжеств: Киевское, Черниговское и, особенно, Галицкая земля — были вовлечены в жестокую непрекращающуюся междоусобную борьбу, которая ослабила их политически и сделала два из них, Черниговское и Киевское, легкой добычей для любого захватчика.

Источники ставят перед нами новые проблемы по сравнению с предыдущим периодом. Две основные летописи, из Суздальской земли и Новгорода, как обычно, несут на себе отпечаток узкой ограниченности и отражают либо интересы князей Владимира и Ростова, либо местный новгородский подход. Правда, в них есть фрагменты, как и в более поздних летописях, выражающие интересы других центров: Северного Переславля, например (местная летопись которого доведена до 1214 года), и иногда Чернигова и Киева. Но не сохранилось и следа от летописания Рязани, Смоленска и Южного Переяславля этого периода. Для изучения их истории мы можем только положиться на случайные и косвенные замечания летописцев Суздальской земли и Новгорода того времени, но при этом должны тщательно оценивать каждое сообщение, учитывая политические интересы летописца. Описывая события на юго-западе Руси, Ипатьевская летопись рисует нам большей частью несвязную и тенденциозную картину борьбы за власть между русскими, венграми и поляками и постепенного возвышения двух героев летописца, Даниила и Василька Романовичей, и их полного утверждения в Волынской и Галицкой землях.

Суздальская земля в 1223—1237 годах явно демонстрировала значительно большую политическую сплоченность, чем любое другое из княжеств. Возможно, это связано с тем фактом, что она не принимала участия в событиях 1223 года, не понесла потерь в живой силе, не лишилась своих князей и не испытывала значительного внешнего военного давления — единственным противником суздальцев была мордва, населявшая территорию между Волгой и низовьями Оки к востоку от Мурома и Рязани, против которой Юрий время от времени предпринимал небольшие карательные походы34. Не исключено, что своей стабильностью Суздальская земля обязана мудрой политике или счастливой звезде своего великого князя — Юрий крепко держался в седле в течение всего этого периода. Никто, за исключением, может быть, в какой-то момент его брата Ярослава, не оспаривал его первенства. Три племянника Юрия на севере, Василько Ростовский, Всеволод Ярославский и Владимир Угличский, не причиняли ему беспокойств и без колебаний подчинялись его воле. Они ходили с Юрием или его братом Ярославом в походы35, вступали в династические браки, задуманные для расширения политического влияния великого князя36, а однажды один из них принял правление в отдаленном княжестве37. И с братьями у Юрия почти не было проблем. О самом младшем, Иване, мы знаем только, что он участвовал в 1226 году в походе против мордвы со своим старшим братом Святославом38. Последний княжил в своей вотчине в Юрьеве Польском в течение всего этого периода, исключая год или около того, проведенный в Южном Переяславле, куда его послал Юрий в 1228 году39. Только однажды покой Юрия был потревожен — это произошло в 1229 году из-за его брата Ярослава, который, «усумнеся [в намерениях] брата своего Юргия слушая некыих льсти», привлек на свою сторону трех князей из Ростова с целью «противитися» Юрию. Поскольку единственные сведения об этом внутреннем конфликте мы находим в личной летописи Юрия, то невозможно выяснить, что послужило причиной этого или какие формы приняло «сопротивление». Так или иначе, вскоре ссора была улажена. Юрий созвал в Суздале совет («снем»), на котором Ярослав и три его племянника «целоваша крест» в знак преданности Юрию, признавая его «отцом собе и господином»40, — т. е. произнесли те же слова, с какими в 1203 году Роман Волынский и Галицкий обратился к Всеволоду III.

Связи Юрия с Новгородом относятся к первым годам рассматриваемого нами периода. Они упоминаются только в Новгородской летописи (личная летопись Юрия, Лаврентьевская, об этом молчит), но эти сообщения имеют столь обтекаемую форму, что можно только гадать, что же на самом деле происходило и каковы причины этих событий. Напомним, что зимой 1222/23 года восьмилетний сын Юрия Всеволод, посланный княжить в Новгород в 1221 году, «побежа в ноць утаивъся, из Новагорода, с всемь двором своимь». Всеволода заменил его опытный брат Ярослав, который (вероятно, в результате ссоры с местными властями) также покинул город в конце 1223 года. Снова был послан Всеволод, и снова он бежал «в ноць, утаивъся, с всем дворомь своимь»41. На этот раз Юрий предпринял более серьезные шаги по отношению к непокорному городу. Он соединился со своим сыном в Торжке; с ним пришли его брат Ярослав, его племянник Василько из Ростова и его шурин Михаил Всеволодович из Чернигова42. Юрий, Василько и Михаил явились каждый с дружиной, что позволило им вести переговоры с позиции силы. Юрий потребовал выдачи ряда новгородских бояр — тех, по-видимому, кто действовал против Всеволода и Ярослава. Новгородцы отказались, заявив, что они готовы «умрети за святую Софию (Новгородский собор) о посаднице о Иванце о Дмитровици». В результате был достигнут компромисс. Никто из бояр выдан не был, а новгородцы согласились заплатить дань и принять к себе князем Михаила43. С тех пор Юрий перестал иметь какие-либо дела с Новгородом. В последовавшие девять лет борьба за этот город разворачивалась между Ярославом из Северного Переславля и Михаилом Черниговским. Юрий, если судить по его летописи, больше не стремился посадить своего сына в Новгород.

Отношения Юрия с князьями Южной Руси были мирными. Его дружественные связи с Ольговичами из Чернигова восходят к договору 1210 года между его отцом Всеволодом III и черниговским князем Всеволодом Чермным и к женитьбе Юрия на дочери Всеволода Чермного в 1211 году (см. прим. 42). С тех пор ничто не нарушало этот союз с родом его жены, более того, он укреплялся не только дальнейшими династическими браками44, но также военным и дипломатическим выступлением Юрия на стороне своего шурина45. Ни в летописи Юрия, ни в какой другой мы не находим сообщений о каких-либо враждебных действиях, совершенных Юрием против Михаила46 или Михаилом по отношению к Юрию.

Насколько можно видеть, отношения Юрия с Ростиславичами были такими же дружественными, как и с Ольговичами. Действительно, до начала междоусобной войны в 1235 году Ростиславичи почти не проявляли враждебности по отношению к кому-либо из русских князей и не пытались расширять свои территориальные владения. В течение всего этого периода единственный акт агрессии со стороны одного из Ростиславичей был совершен внутри самого этого рода — в 1232 году Святослав Мстиславич силой взял Смоленск, изгнав оттуда князя, наследовавшего в 1230 году Мстиславу Давидовичу47. Ростиславичи, по-видимому, мирно передали Южный Переяславль Юрию, когда он в 1227 году послал туда княжить своего племянника Всеволода Константиновича48. Три года спустя женитьба сына Юрия на дочери Владимира укрепила дружбу между ними49. При необходимости Ростиславичи проводили совместные военные действия против внешних врагов50. Киевский князь Владимир дважды по разным поводам посылал митрополита Кирилла с миротворческой миссией: первый раз в 1226 году, чтобы помочь Юрию уладить ссору и заключить перемирие между Михаилом Черниговским и курским князем Олегом (см. прим. 45), а второй раз — в 1230 году, чтобы попытаться предотвратить войну между Михаилом и Ярославом51. Дружественные отношения существовали даже между Владимиром и Михаилом: в 1228 году, например, Владимир пошел вместе с Михаилом в поход против Даниила из Волынской земли. Этот поход завершился заключением мира между всеми тремя князьями52. Только однажды возникла опасность конфликта, когда в 1231 году Михаил, попытки которого удержаться в Новгороде были пресечены Ярославом, собирался пойти на Киев. Владимир обратился к Даниилу за помощью: «Идеть на мя Михаил, а помози ми, брате». Даниил выступил миротворцем, и войны не было53. В том же году в Киеве состоялся грандиозный совет, на который прибыли три представителя от Ростиславичей и три — от Ольговичей. На этом совете, вероятно, мир Даниила был утвержден54.

Истинной причиной межкняжеских раздоров в период между татарскими нашествиями снова был Новгород. Но ситуация уже несколько изменилась. Снова боярские группировки разделились между двумя претендентами на княжение в Новгороде, на этот раз между князем Северного Переславля Ярославом и Михаилом Черниговским. Но, несмотря на внутренние противоречия между группировками, можно проследить признаки согласованных усилий бояр по ограничению княжеской власти и усилению влияния новгородских ставленников, таких, как посадник и тысяцкий. Новгородцы, конечно, не могли (и знали, что не могли) обойтись без князя, поскольку именно он обеспечивал Новгороду защиту от многочисленных врагов с запада: немцев, шведов, литовцев, чуди (эстонцев) и еми (финнов). По непонятным нам причинам Новгород был не способен самостоятельно собрать достаточно сильное войско для отражения нападений на его границы, не говоря уже об ответном вторжении на вражескую территорию. Именно в этот период нападения с запада участились: за десять лет — с 1224 по 1234 год — на Новгород совершались многократные набеги (некоторые из них глубоко проникали на новгородскую территорию), организовывались и ответные походы русских. Князь и его дружина были основной ударной силой новгородской обороны, и чем больше князю приходилось сражаться, тем менее привлекательным становился Новгород для княжения. Фискальные, сеньориальные и торговые доходы (о которых, к сожалению, мы не знаем никаких подробностей) сохраняли, конечно, свою притягательную силу, но тяжесть оборонительных функций, возлагавшихся на князя, и растущее сопротивление бояр заставляли претендентов на княжение призадуматься. Итак, складывается такая картина: князь предпочитает жить в своей вотчине, оставляя вместо себя сына в качестве символического правителя, и возвращается в Новгород только тогда, когда военное положение настоятельно требует его присутствия. В то же время мы видим, что бояре требуют от князя выполнения его военных обязанностей: в 1230 году, например, сыну Михаила Ростиславу было предложено покинуть территорию Новгорода, поскольку Михаил, находившийся в далеком Чернигове, не смог выполнить своих обязательств. «Како отець твои, — было заявлено Ростиславу, — рекл был въсести на коне на воину с Вьздвижения [14 сентября] и крест целовал (т. е. поклялся сделать это), а се уже Микулин день [19 декабря]... Поиди прочь, а мы собе [другого] князя промыслим»55.

Начиная с 1224 года, когда Юрий заставил Новгород принять Михаила, и до 1233 года, когда Ярослав окончательно расправился со сторонниками Михаила в Новгороде, «Ярославль двор» (княжескую усадьбу в Новгороде) занимали не менее чем пять разных князей — Михаил и его сын Ростислав, Ярослав и два его сына, Федор и Александр. Это шараханье между двумя семьями можно в значительной степени объяснить открытой враждой между Ярославом и Михаилом в течение большей части интересующего нас периода. В 1229 году, например, Михаил, ставший во второй раз князем в Новгороде и почти сразу же отбывший в Чернигов, оставив вместо себя княжить своего сына, потребовал от Ярослава освободить входившую в новгородскую территорию область Волока Ламского. Это требование было категорически отвергнуто56. А в 1231 году Ярослав, снова восстановленный в Новгороде, пошел со своей и новгородской дружинами на города Серенск и Мосальск в северной части Черниговского княжества57.

Но основная причина постоянной смены князей в этом городе заключалась в противоречиях между новгородскими боярами, в соперничестве двух группировок. С одной стороны, были бояре, ведомые сначала Иванком Дмитриевичем, принявшим должность посадника в 1219 году, а затем Степаном Твердиславичем, сыном старого просуздальски настроенного посадника Твердислава. Эта группа твердо поддерживала Ярослава и его сыновей. Им противостояли Внезд Водовик, ставший посадником вместо Иванка Дмитриевича, когда последний в 1229 году бежал к Ярославу, его братья Михаил и Даньслав, его сын Глеб и Борис Негочевич, ставший тысяцким в 1229 году, — это были основные сторонники Михаила.

Их противоборство (летописцы использовали слово распри) выливались в городские восстания (мятежи), последнее и самое серьезное из которых прямо привело к замене сына Михаила Ярославом. История этого мятежа, подробно описанная в Новгородской Первой летописи, прекрасно показывает связь с феодальной распрей Ярослава и Ольговичей. В 1229 году после участившихся волнений в Новгороде, последовавших за неудавшейся попыткой Ярослава призвать новгородцев и псковитян идти с ним в поход против Риги, Михаил был приглашен на княжение. Он прибыл весной в 1229 году, и вскоре должность посадника перешла в другие руки: от Иванка Дмитриевича, который немедля бежал к Ярославу, к Внезду Водовику58. Поздним летом 1230 года, однако, сразу же после очередного прибытия в Новгород, Михаил, как он это обычно делал, отправился в Чернигов59 и оставил вместо себя «править», если так можно выразиться, своего пятилетнего сына Ростислава. Боярская оппозиция созвала вече против Водовика и его приверженцев. Те в свою очередь не замедлили выступить против сторонников Ярослава. Город был охвачен волнениями, начались грабежи; один из сторонников Ярослава бежал из города и укрылся у Ярослава, двое были убиты. К тому же ранние морозы погубили урожай, и на Новгород обрушился жестокий голод. К концу года Ростислав и Водовик бежали в Торжок, к чему их вынудило неспокойное положение в Новгороде. Вскоре вспыхнули волнения. На этот раз грабили дома сторонников Водовика. Результат можно было предвидеть: Водовик и тысяцкий Борис Негочевич поскакали из Торжка в Чернигов. В конце года новгородцы предложили Ростиславу отправляться восвояси, а Ярослав снова стал князем в Новгороде60.

Михаил и его сын больше никогда не получали княжения в этом городе. Правда, два года спустя бывший тысяцкий Борис Негочевич и те из его последователей, кто еще оставался жив в Чернигове (Водовик умер там в 1231 году), предприняли попытку вернуться в Новгород и подготовить почву для еще одного вокняжения Михаила. Но это было безнадежное дело. Сторонники Михаила, ведомые сначала трубецким князьком из рода Ольговичей, который, правда, оставил их на полдороге, осознав, что он сбил их с истинного пути, все-таки смогли закрепиться в Пскове. Псковичи были готовы поддержать их, но, когда Ярослав стал оказывать давление на Псков, мешая подвозу продовольствия в город, они отступились. Борис и его люди еле унесли ноги. Они бежали через границу в Медвежью Голову и в следующем, 1233 году с помощью немцев захватили Изборск к юго-западу от Пскова, но были вынуждены сдаться и их отправили под стражей в Переславль61.

Это был конец борьбы за Новгород между Ярославом и Михаилом. С тех пор, а на самом деле начиная еще с 1230 года, никогда не вставал вопрос о том, кому быть князем в Новгороде. Ольговичи больше не имели поддержки в городе. Ярослав и его наследники были защитниками новгородских границ до конца XIII века.

Если пытаться понять причины успеха Ярослава, то он объясняется, во-первых, его изобретательностью и военным искусством, а во-вторых — что, может быть, не менее важно, — тем, что его вотчина в Переславле была расположена близко к Новгороду и его самая западная застава Тверь находилась как раз через границу от Торжка, тогда как столица Михаила Чернигов была почти так же удалена от Новгорода, как Киев.

В 1235 году неустойчивый мир в Южной Руси был взорван вновь разразившейся междоусобной войной. «Не хотя исперва оканьныи, всепагубныи дьявол, — сообщает новгородский летописец потоком клишированных фраз, обычно используемых перед описанием междоусобных кризисов, — роду человеческому добра, въздвиже крамолу межи русьскыми князи, да быша человеци не жили мирно: о томь бо ся злыи радуеть кровопролитию крестьянску»62. В следующие пять лет, с 1235 по 1240 год, Киев переходил из рук в руки не менее семи раз: три раза его держали Ростиславичи, дважды — Ольговичи, по одному разу Ярослав из Северного Переславля и Даниил Галицкий. Князья со своими дружинами блуждали по различным областям Киевского и Черниговского княжеств, Галицкой земли, сражаясь друг с другом, заключая и разрывая союзы. Никто, по-видимому, не был способен удерживать столицу дольше, чем в течение нескольких месяцев. Сложные маневры, битвы, союзы, обещания, предательства, обманы — обо всем этом сообщается крайне путано в единственных двух источниках, упоминающих о том, что похоже на распад Южной Руси, — в Новгородской Первой и в Ипатьевской летописях. Первая из них лаконично и бесстрастно описывает события 1235 и 1236 годов; вторая летопись приводит более длинный, но бессвязный рассказ о событиях, разыгравшихся на просторах от Киева до Галицкой земли, однако дает явно неправильную датировку, однажды даже ошибочно перемещая события из описания одного эпизода в сообщение о совершенно ином63. Причем все это излагается с позиций галицкого князя Даниила, который, воспользовавшись борьбой между Романовичами, венграми, поляками и поддерживавшими венгров боярами, начал, наконец, укреплять свою власть в Галицкой земле. Уравновешенный летописец Суздальской земли (Лаврентьевская летопись) не упоминает о столкновениях на юге и даже сообщает, что в 1235 году «мирно бысть». Киевское и Черниговское княжества, Галицкая земля, наверное, казались ему другой страной.

Из нагромождения разрозненных сведений, встречающихся в Новгородской и Ипатьевской летописях, можно, однако, выделить определенную логическую последовательность событий, которая ясно покажет раздробленность политической жизни на юге Руси и поможет объяснить ослабление южнорусских князей в конце 30-х годов XIII века.

Знамением будущих несчастий явилось обращение в 1234 или в начале 1235 года киевского князя Владимира Рюриковича к Даниилу Галицкому за военной помощью, как он это делал тремя годами раньше. Причиной обращения Владимира были агрессивные действия черниговского князя Михаила, которого на этот раз поддерживал его двоюродный брат Изяслав Владимирович64. Два Ольговича, которые, очевидно, осаждали в это время Киев, отступили при виде дружины Даниила. Владимир и Даниил перехватили инициативу и пошли против Ольговичей походом на Чернигов, что для разных князей имело разные последствия: Изяслав «бежал», согласно новгородской летописи, к половцам, а фактически отправился в степь с целью собрать подкрепление; Михаилу каким-то образом удалось победить Даниила в схватке, и последний едва спасся. Владимир Рюрикович, однако, вышел из сражения в целости и сохранности и вернулся в Киев.

Но война была далеко не окончена. Изяслав вскоре снова появился с половецким отрядом, и вместе с Михаилом они еще раз угрожали Киеву. Решающая битва состоялась в Торческе, к югу от Киева, и завершилась победой Ольговичей. Владимир был взят в плен половцами, а Даниил вернулся в Галич, чтобы снова быть обманутым, на этот раз провенгерски настроенными боярами, хитростью заставившими его бежать из страны. После победы Михаил посадил своего двоюродного брата Изяслава на киевский престол65. Собственные планы Михаила были более серьезными — он хотел завоевать Галицкую землю. Во второй половине 1235 года это ему, в конце концов, удалось. Поляки, занявшие Галич после бегства Даниила, сдали столицу, а Михаил и его сын Ростислав вошли в нее, почти не встретив сопротивления66.

Изяслав недолго прокняжил в Киеве, так как Владимир, по-видимому, выбил его оттуда после того, как выкупился из половецкого плена. Но и он в свою очередь был выбит Ярославом в 1236 году. Новгородская летопись повествует, как Ярослав, оставив своего сына Александра в Новгороде, взял с собой «новгородци вятших» и сотню людей из Торжка и «седе в Кыеве на столе»67. И это княжение не было долгим. По причинам, о которых летописец не сообщает («не мога его держати»)68, Ярослав оставил Киев и вернулся в Суздальскую землю. На этот раз Киев занял Михаил, а своего сына Ростислава он оставил княжить в Галиче. Это был, однако, опрометчивый шаг, и, пока Ростислав был в походе против литовцев (1238 год), Даниил без труда захватил свою прежнюю столицу69. Что касается Киева, то он был взят ещё дважды, и оба раза на короткое время, — Ростиславом Мстиславичем из Смоленска (в конце 1239 или в начале 1240 года) и Даниилом — перед тем, как окончательно пасть под натиском татар в 1240 году.

Возникает вопрос, что побудило смоленских, черниговских и галицких князей к такому неистовому и, по всей видимости, бессмысленному соперничеству. Жадность? Стремление превзойти своих предшественников и достичь власти над всем югом Руси? Или же это было просто тщеславное желание занять престол в городе, все еще считавшемся матерью городов русских? Какова бы ни была причина, результаты налицо: к 1239—1240 годам, времени последнего нападения татар на Русь, даже уже к 1237 году Ольговичи и Ростиславичи истощили свои военные ресурсы. Даже Даниилу, оказавшемуся самым сильным и правившему в эти годы Галицкой землей и Киевским княжеством, необходимо было время, чтобы восполнить потери в людях и имуществе. Южные князья стали неспособны ни к совместным действиям, как раньше, ни к созданию прочного союза против внешнего врага.

В то время, когда князья юга Руси были безнадежно ослаблены, северяне, как было показано выше, пребывали в безмятежном спокойствии. Действительно, записи в Суздальской летописи отражают, в основном, семейные события (рождения, свадьбы) и явления в области искусства и архитектуры (украшение и строительство церквей), что говорит об определенной степени политического равновесия и отсутствии серьезных стычек между князьями. К 1233 году борьба за Новгород закончилась, и город надежно находился в руках Ярослава и его сына Александра.

Но при всей видимой стабильности северные князья жили в состоянии лишь иллюзорной безопасности. За исключением Ярослава Всеволодовича, они были фактически изолированы от юга Руси. Власть Юрия была ограничена Суздальской землей. Должно было пройти еще немало времени, прежде чем великий князь владимирский смог добиться уважения и признания своей власти в Киевском, Черниговском и Смоленском княжествах и в Волынской и Галицкой землях. А в то время его авторитета было еще недостаточно, чтобы заставить повиноваться враждующих южнорусских князей.

Но самым губительным для Русской земли было то, что все князья, как северные, так и южные, по-видимому, блаженно пренебрегали военной угрозой с востока, судя по всему, полагая, что татары — это всего лишь еще одно кочевое племя вроде печенегов или половцев, посланное Богом, чтобы покарать их за грехи.

Великое нашествие 1237—1240 годов

После удачно проведенного в 1223 году пробного набега на Русь татары вовсе не растворились в степи и не исчезли, как, наверное, надеялись и считали русские. На самом деле татары пошли на восток, вторглись на земли волжских булгар. Здесь они впервые столкнулись с более серьезным противником по сравнению с тем, что встречался раньше: арабский историк Ибн-ал-Асир описывает, как татары несколько раз попадали в устроенные булгарами засады и потеряли значительное число своих войск. Они отступили из этого района, по-видимому, в некотором беспорядке — Ибн-ал-Асир утверждает, что лишь немногие остались в живых. Затем татары пошли на юг, к Саксину70, расположенному в устье Волги, и там соединились с основными войсками Чингис-хана71, которые возвращались в Монголию после разгрома Джелал ад-Дина, сына Мухаммеда II, ставшего после Мухаммеда хорезмским шахом, и захвата столичного города Ургенч, расположенного к югу от Аральского моря.

В 1227 году Чингис-хан умер и ему наследовал его сын Угедей, ставший хаканом, кааном, или великим ханом. Планы крупного вторжения в Восточную Европу обсуждались на курилтаях 1227 и 1229 года, но предпринято было только два пробных набега (больше похожих на молниеносные удары, чем на нашествия) на земли к востоку от Волги. В 1229 году два военачальника, Субедей и Кокетей, были посланы в степи к северу от Каспия, где они разгромили саксинов72 и половцев, которые «възбегоша... к болгаром»; тогда же булгарские заставы были разбиты около реки Яик73 (современное название — Урал, самая северная из рек, впадающих в Каспийское море). Субедей и Кокетей не стали, однако, продолжать вторжение на земли булгар, а булгары были настолько встревожены происходящими событиями, что стали искать нового союза с русскими на западе.

В источниках упоминается только еще одно нападение на земли, соседствовавшие с русской территорией, происшедшее в 1232 году. На этот раз в русских летописях приводятся хоть какие-то сведения, а именно: «Придоша татарове и зимоваша, не дошедше Великого града болгарьскаго»74. Татищев дает чуть более подробное описание, добавляя, что булгары попросили великого князя Юрия о военной помощи, но она не подошла, и что татары «поплениша и покориша многу Нижнюю землю Болгорскую и грады разориша»75.

В период передышки, последовавшей за первым татарским нашествием 1223 года, русские не могли не осознать, что враг стоит у их порога, ведь они знали о поражениях булгар в 1229 и 1232 годах. Однако не было предпринято никаких шагов для укрепления обороны восточных или южных границ. Поразительный пример: со времени основания в 1221 году Нижнего Новгорода в месте слияния Оки и Волги не было построено никаких укреплений или крепостей; да и этот город ничего не дал, когда пришло время нашествия, так как татары не пошли вдоль Волги, а ударили далеко к югу от Нижнего Новгорода, в глубь территории Рязанского княжества.

Окончательное решение о нашествии на Восточную Европу было принято на курилтаях 1234 года. Размах предстоящего похода был столь огромен, что Угедей хотел сам встать во главе войска. Его смог отговорить только его племянник Мунке, убедивший Угедея, что верховный правитель не вправе так рисковать собой. Восемь внуков Чингис-хана были посланы на запад, включая двух будущих великих ханов (Гуюка и Мунке) с опытным уже военачальником Субедеем «и некоторыми другими». Первым вышло войско под началом Батыя (или Бату, сына старшего сына Чингис-хана, Джучи) и трех его братьев. В феврале-марте 1236 года оставшаяся часть пошла на запад и встретилась с Батыем возле границ земли булгар — вероятно, на реке Яик76.

Перед началом вторжения на Русь татарские войска разгромили все возможные центры сопротивления к востоку и юго-востоку от русских княжеств. На территории Волжской Булгарии были уничтожены основные города Биляр, Булгар, Кернек, Жукотин и Сувар. Затем были покорены окружающие племена: черемисы (мари), башкиры, мордва и буртасы, а также саксинцы из района устья Волги77. К западу и юго-западу от Саксина войска Мунке обезвредили осетин на Северо-Кавказской равнине и тех половцев, которые кочевали в Дешт-и-Кипчаке78. К осени 1237 года у татар уже не оставалось потенциальных врагов к востоку от Владимиро-Суздальского, Муромо-Рязанского, Черниговского и Южнопереяславского княжества. Ничто не препятствовало началу нашествия в Восточную Европу.

Великие татарские походы на русские земли, длившиеся три года (1237—1240) можно разделить на два этапа: первый — нашествие на северо-восток Руси (декабрь 1237 — весна 1238 года); второй — действия на юге и юго-западе Руси (1239—1240 годы). Как и в случае с нашествием 1223 года, нет недостатка в русских источниках, хотя они часто приводят путаные и противоречивые сведения, а восточные историки, арабские и персидские, не добавляют ничего ценного — только лишь несколько подтверждающих подробностей.

Три летописи включают в себя или отражают ранние источники по первому этапу нашествия: во-первых, это рассказ в Лаврентьевской летописи, основанный на великокняжеской летописи Юрия Всеволодовича Владимирского. Как и следовало ожидать, основные эпизоды связаны с Великим княжеством Владимирским: осада столичного города, поражение Юрия, Коломенская битва и взятие Москвы. К ним добавлены как-то невразумительно изложенная история пленения и гибели племянника Юрия Василька Константиновича (этот рассказ был создан в Ростове) и одна или две вставки позднего происхождения, имеющих в целом декоративно-стилистический характер и не представляющих научного интереса. Тон историй, содержащихся в Лаврентьевской летописи, сухой, нерасцвеченный, явно указывает на их современное событиям происхождение. Второй источник — это описание в Новгородской Первой летописи. Оно составлено из двух различных источников: не дошедшей до нас летописи рязанского происхождения и записи новгородца. Самые богатые фактами и современные событиям описания — это эпизоды взятия Рязани на юго-востоке и осады Торжка на северо-западе, каждый из которых написан, по-видимому, свидетелем событий. В целом версия Новгородской Первой летописи по содержанию, стилю и идеологической направленности резко отличается от описания в Лаврентьевской летописи: многие факты противоречат приводимым в Лаврентьевской летописи; политические оценки, в частности критика великого князя владимирского за то, что он не послал военную помощь сражавшейся Рязани, не имеют ничего общего с позицией летописца Юрия. В тех частях летописи, которые созданы в Рязани, отношение к захватчикам строго нейтральное — их не называют ни «злыми», ни «безбожными», ни «пьющими людскую кровь», ни «нехристями», а причины гибели Рязани объясняются «грехами» русских и межкняжеской борьбой («ненависть братьев к братьям»), тогда как эпизоды чисто новгородского происхождения отличает значительный обличительный пафос, направленный против татар, отсутствующий, кстати, не только в рязанской, но и во владимиро-ростовской версии. Новгородский летописец называет татар «льющими христианскую кровь», «беззаконными сынами Измаила», «безбожными и язычниками», «проклятыми» и т. д. Новгород, который никогда не был занят захватчиками, мог позволить себе более враждебное отношение к завоевателям, чем те, кто чудом уцелел в Рязани, скажем, или во Владимире.

Третья летопись, описывающая первый этап похода Батыя, Ипатьевская, последовательно отражает один из южнорусских источников. Ей недостает подробностей, местами она туманна, неточна или путана и содержит лишь несколько фрагментов дополнительных сведений, происходящих, вероятно, из устных легенд, бытовавших в Южной Руси в эпоху после нашествия. С идеологической точки зрения эта летопись представляет интерес лишь постольку, поскольку явно пытается очернить князей Суздальской земли, по отношению к которым летописец-южанин вряд ли мог питать какие-либо добрые чувства.

Что касается описаний, содержащихся в более поздних летописях XV и XVI веков, то они, по сути дела, не дают никаких новых фактов — все, что они делают, это приводят в порядок и сводят вместе ранние версии, устраняя несоответствия и противоречия, и, не жалея слов, усиливают впечатление краха, ужаса и всеобщего разрушения79. Только несколько мелких подробностей добавляет к основному описанию в Новгородской Первой летописи автор компилятивной «Повести о разорении Рязани Батыем», но, в целом, этот рассказ совпадает с версией новгородского летописца и восходит к несохранившейся рязанской летописи80.

Ранней зимой 1237 года татары появились на юге Рязанского княжества, более чем в 200 километрах от столицы. Разбив временный лагерь где-то в окрестностях современного Тамбова, они якобы послали посольство в Рязань и потребовали, как сообщает летописец, десятую часть во всем, «в людех, и в князех, и в коних...», но, по всей видимости, просто предложили немедленно сдаться. Трудно сказать, каков был ответ рязанцев. Им не приходилось раньше иметь дело с татарами (они не участвовали в попытке русских отбить татарское нападение в 1223 году), и, вероятно, летописец прав, когда сообщает, что рязанские и муромские князья отправили посольство к своему союзнику и фактическому сюзерену, владимирскому князю Юрию, с просьбой о военной помощи. Ясно, что сопротивляться было бессмысленно, особенно с учетом того, что никакая военная помощь из Суздальской земли в кратчайшие сроки не пришла81. Сначала была разгромлена южная половина княжества: пали расположенные к юго-западу от Рязани Белгород и Пронск82. Затем татары двинулись на столицу.

Осада Рязани началась 16 декабря. К 21 декабря все было кончено. Каковы были потери и какой ущерб был нанесен городу, оценить невозможно. «Повесть о разорении Рязани Батыем» говорит о всеобщей гибели от меча и утопления, пожарах и мародерстве; летопись сообщает, что убили «князя (Юрия Ингваревича) и княгыню, и мужи, и жены, и дети, черньца и черноризиць, и иерея» и о поругании «черницам и попадьям и добрым женам и девицам пред матерьми и сестрами»83. Но в обоих случаях выражения всеобщей погибели — не более чем общие места, используемые в летописи для описания катастроф, ввергавших время от времени русские города в руки захватчиков, а в «Повести» — эти клише используются для усиления чувства неотвратимости бедствий, чувства, которое пронизывает все произведение. Мы можем только сказать, что падение столичного города означало конец действенного сопротивления татарам в Рязанском княжестве. Оставался, однако, отряд под началом брата Юрия Ингваревича Романа, который соединился с силами, посланными с некоторым запозданием великим князем владимирским Юрием. Русские дружины встретились в Коломне, самом северном городе Рязанского княжества, возле слияния рек Оки и Москвы. Здесь соединенные силы были окружены и разбиты, Роман и посланный Юрием воевода Еремей убиты, сыну же Юрия Всеволоду удалось спастись бегством и сообщить своему отцу во Владимир, что татары уже находятся у границ Суздальской земли.

Столица и крупнейший город Суздальской земли Владимир после Рязани был для татар следующей мишенью. Москва, в то время не более чем маленький городок или укрепленная застава, почти не оказала сопротивления: местный военачальник был убит, а другой сын Юрия, Владимир, взят в плен или убит84. Но Москва на некоторое время задержала татар, что позволило Юрию предпринять единственно возможные, по его мнению, оборонительные меры против захватчиков: он решил уйти из столичного города Владимира. Оставив жену и двух сыновей, Всеволода и Мстислава, с дружиной под началом некоего Петра Ослядюковича, Юрий двинулся с основным войском на северо-запад и, перейдя Волгу под Угличем, разбил свой лагерь на реке Сить, примерно в 30 километрах к западу от Волги. Вместе с ним были три его племянника, сыновья Константина Василько, Всеволод и Владимир. Призвав своих братьев Ярослава и Святослава, Юрий, очевидно, собирался занять оборонительные позиции с участием всех имевшихся дружин Суздальской земли, использовав реки Волгу и Мологу как естественные оборонительные линии с востока и с севера85.

Тем временем татары приближались к Владимиру. Они появились перед его стенами 3 февраля 1238 года. Подробности осады и захвата города описаны с примечательной правдоподобностью и точностью в Лаврентьевской летописи. Нанеся молниеносный удар по окрестностям Владимира, Батый разбил свой лагерь к западу от Золотых Ворот и начал обносить город частоколом, подтягивать лестницы и подъемные устройства и устанавливать осадные орудия перед стенами. Штурм начался утром 7 февраля. Оборона была прорвана в четырех местах в западной половине города, т. е. в так называемом Новом городе. К полудню сражение закончилось, и все, кто мог, столпились в Успенском соборе, включая женщин из семьи Юрия, оставленных во Владимире, епископа Митрофана и все духовенство. Там они были сожжены или зарезаны татарами. Два князя и уцелевшие дружинники бежали к центру города (Средний/Печерский город), где были позднее убиты или взяты в плен86.

Трудно установить, что случилось потом. Один источник (Лаврентьевская летопись) утверждает, что в феврале 1238 года было захвачено шесть крупных городов Суздальской земли, после чего на реке Сить разгромлено войско Юрия (4 марта 1238 года); другой источник (Новгородская Первая летопись) перечисляет уже восемь городов Суздальской земли (только два из них названы в Лаврентьевской летописи) и сообщает, что они были взяты после битвы на Сити; а третий источник (Никоновская летопись XVI века) добавляет к этому списку еще два ранее не упоминавшихся города. Никаких подробностей захвата какого-либо из названных в разных источниках четырнадцати городов не приводится. Рассказ о взятии и разграблении Суздаля, которому посвящено больше места, чем всем остальным, составляют фрагменты, заимствованные летописцем из ранних текстов, например, из описания разграбления Киева половцами в 1203 году — вряд ли этому описанию можно верить. Не нашлось места даже для рассказа о разрушении Ростова, собственная летопись которого была позднее включена в летопись Владимира (то есть в Лаврентьевскую летопись). Создается впечатление, что летописцы Владимира и Новгорода просто перечислили основные города Суздальской земли без всякого представления о том, на какие из этих городов татары напали, какие разграбили, а какие обошли стороной.

Битва на Сити, хотя рассказ о ней явно возник в собственной летописи Юрия, описана разочаровывающе неподробно и разукрашена обычными эмоциональными эпитетами, молитвами, сетованиями и формулами воинских повестей, столь характерными для Лаврентьевской летописи («...поидоша безбожнии татарове на Сить противу великому князю Гюргю (Юрию). Слышав же князь Юрги с братом своимъ Святославом... поидоша противу поганых. И сступишася обои, и бысть сеча зла, и побегоша наши пред иноплеменникы»). Мы знаем только, что сражение состоялось 4 марта 1238 года, что вместе с Юрием были его брат Святослав и три племянника из Ростово-Ярославского княжества (Ярослав, очевидно, не успел соединиться с основным войском) и что татарами командовал Бурундай87. Из князей погибли только двое: Юрий, которому отрубили голову, и Василько Константинович, захваченный и позднее казненный татарами88. Святослав и два других ростовских князя спаслись. В источниках нет никаких указаний, по которым можно было бы оценить численность русского войска, состав татарских сил89 или понять, насколько серьезно было нанесенное поражение. Не исключено, что после захвата Василька большая часть войска бежала, убив, возможно, великого князя, пытавшегося их остановить: на гибель Юрия от рук своих людей указывает не только сообщение об отрубленной голове90, но также и новгородский летописец, который в своем рассказе о событиях 1237—1238 годов относится к Юрию непочтительно, бросая тень сомнения на обстоятельства его смерти. «На реце Сити... животь свои сконча ту. Бог же весть како скончася: много бо глоголють о нем инии». Такого рода догадок об исходе битвы на Сити трудно избежать, когда собственный летописец Юрия столь поразительно избегает подробностей: легко предположить, что он пытался скрыть какие-то, возможно неприглядные обстоятельства того, что в действительности произошло.

Владимирский летописец (летопись Юрия после его смерти сменила летопись его наследника Ярослава), очевидно, утратил интерес к тому, что происходило за границами Владимиро-Суздальской земли в оставшееся до конца 1238 года время. Сообщив о наследовании Ярославом владимирского престола и о передаче им Суздаля и Стародуба своим братьям Святославу и Ивану соответственно, он завершает повествование об этом годе лаконичной записью: «Того ж лета (т. е. с марта 1238 до конца февраля 1239 года) было мирно». Если вспомнить обо всех ранее упомянутых опустошениях, нанесенных татарами в Северо-Восточной Руси, то не слишком ли быстро, как пытается уверить нас местный летописец, жизнь вернулась в прежнюю колею?

Но татарские войска еще далеко не закончили свои походы на Русь. Пока Бурундай сражался с Юрием на Сити, другое татарское войско осадило самый юго-восточный город Новгородской земли — Торжок. Торжок продержался дольше, чем Владимир или Рязань. Две недели по его стенам били осадные орудия. Из Новгорода никакой помощи не пришло, и жители Торжка «в недоумении и страсе» сдались 5 марта91, на следующий день после сражения на Сити. Почему татары не стали развивать успех и вслед за взятием Торжка не пошли на Новгород, сказать трудно. До Новгорода было примерно 300 километров, т. е. пятнадцать — двадцать дней перехода, а в начале марта еще не могла начаться распутица, которая бы сделала дороги непроходимыми для татарской конницы92. Татарское войско продолжало двигаться на запад, но, дойдя до определенного места, «Игнача креста... за 100 верст (108 километров) до Новагорода», повернуло на юг. Новгород был пощажен93.

Только еще один город оказал какое-то сопротивление татарам во время первого этапа их похода на Русь94, и это был Козельск на Жиздре в северной части Черниговского княжества. Батый окружил город, но в течение семи недель не мог захватить его. Только когда прибыли подкрепления, крепостная стена была проломлена и город пал95.

К лету 1238 года татары оставили русские земли. Им требовалось время для отдыха, перегруппировки сил и подготовки к дальнейшим завоеваниям на западе. Кроме того, угроза для них исходила с восточных и южных границ Руси. Судя по имеющимся источникам — в основном по «Истории» Рашида-ад-Дина, — лето и осень 1238 года и зима 1238/39 года были для татар далеко не мирным временем. Со своих стоянок в Кипчакской степи они предпринимали карательные походы на Северо-Кавказскую равнину против черкесов и осетин, совершали набеги в Крым и сражались с половцами, убив троих из их ханов96. Не все было спокойно и на восточных границах Рязанского княжества и Суздальской земли: русские летописи упоминают о походах против мордвы, города Мурома и к восточным изгибам Клязьмы97.

Второй этап нашествия на Русь, на этот раз на южные и юго-западные земли, начался весной 1239 года, когда татары захватили самый юго-восточный район — Южный Переяславль. Об этой первой военной операции нам известно мало: летописи просто сообщают, что 3 марта 1239 года город Переяславль был взят «копьем» и сожжен и что его жители, включая епископа, были убиты. Находился ли кто-то из князей в городе, оказали ли его жители сопротивление — об этом не упоминается98.

Перед тем, как начать наступление на Киев, необходимо было сначала обезвредить Черниговское княжество. До этого момента был взят только один из городов Черниговского княжества — Козельск (1238 год). Летом или ранней осенью 1239 года татарское войско под началом Мунке было послано на запад через южную половину черниговской территории. Число городов, которые были захвачены или обойдены стороной, неизвестно, хотя Глухов к северу от Путивля был в руках татар до взятия Чернигова, а Сосница, Хоробор и Сновск (все к востоку от Чернигова и к северу от реки Сейм) были, по-видимому, захвачены татарами в ходе движения к столичному городу99. Вероятно, все города в бассейне реки Сейм (Курск, Рыльск и Путивль) и, может быть, также в низовьях Десны были взяты перед тем, как захватчики подошли к самому Чернигову.

Чернигов был окружен. Татары использовали гигантские катапульты («тараны»), «меташа бо каменемь полтора перестрела, а камень" акоже можаху 4 мужи силни подняти». Князь Мстислав Глебович, старший из Ольговичей после своего двоюродного брата Михаила Всеволодовича, который в это время все еще княжил в Киеве, попытался защитить город: он вывел все свои войска, чтобы встретить татар в открытом бою. Но его войска были разгромлены, и 18 октября 1239 года город пал. Епископа Порфирия татары пощадили, отвезли в Глухов, а затем отпустили100.

После падения Чернигова основное татарское войско снова отступило к своим юртам в Кипчакской степи, тогда как боевой отряд под началом Мунке двинулся на юго-запад, в окрестности Киева101. Ипатьевская летопись, которая содержит самую раннюю версию этих событий, повествует, как Мунке, увидев Киев с другого берега Днепра, «удивися красоте его и величеству его, приела послы свои к Михаилу и ко гражаном, хотя е (их) прельстити». Сообщив, что киевляне отказались слушать льстивые речи татар, летописец, не питавший, по-видимому, большой любви и уважения к Михаилу, рассказывает, как тот бежал вслед за своим сыном к венграм, и его сменил сначала Ростислав из Смоленска, а затем Даниил из Западной Руси, который передал Киев в руки воеводы по имени Дмитр. Более поздние версии этой истории добавляют (несомненно, с целью дискредитации Михаила), будто князь приказал казнить татарских послов102.

Быстрая смена князей в Киеве в течение последних пяти лет вряд ли могла придать уверенности жителям столицы. Встревоженное появлением Мунке и в еще большей степени отбытием одного за другим двух князей, население, наверное, переживало неприятное время в ожидании неизбежного штурма. В это время тактика врага уже была хорошо известна: нападение, отход, наступление. Во второй половине 1240 года татары снова пришли на Русскую землю. На этот раз они появились с юга. Рашид-ад-Дин описывает, как Батый со своими войсками занял поле «против Руси и людей черных клобуков»103, другими словами, против тюркских каракалпаков, которые вместе с берендеями, торками и ковуями осели в районе реки Рось, к югу от Киева, и помогали русским защищать южные границы от набегов кочевников. Из их числа набирались отряды для таких застав, как Торческ. Как долго крепости на Роси держались против татар, нигде не сообщается: русских летописцев интересовала только конечная цель татар.

Горькая история осады и взятия Киева изложена в Ипатьевской летописи. Написанная, по-видимому, свидетелем штурма, близким к воеводе Дмитру, которому в рассказе отводится выдающаяся роль, она изобилует подробностями и почти лишена клишированных оборотов и литературного приукрашивания, что производит отрадное впечатление104. Татарским войском командовали Батый и, как сообщил киевлянам подозрительно хорошо информированный пленник, захваченный в начале событий, девять других татарских военачальников, в том числе брат Батыя Орда и два будущих великих хана Гуюк и Мунке. Если это войско действительно было столь огромным, как показал пленный, то для него не составило бы труда полностью окружить город и быстро вынудить оборонявшийся отряд сдаться. Осадные орудия были установлены перед юго-восточными Лядскими (Польскими) воротами, где лесистый склон обеспечивал хорошее укрытие. Осадные орудия сделали свое дело, и стены упали. Жестокое сражение на обломках разрушенных стен продолжалось в течение одного дня и одной ночи, и вскоре татары прорвались в город. Дружина попыталась занять последний оборонительный рубеж в районе Десятинной церкви в сердце Киева, но, когда стены церкви обрушились под тяжестью горожан, бежавших со всем своим скарбом под ее своды, оборона пала. Это произошло 6 декабря 1240 года, в день памяти Николая Угодника105. Осада закончилась. Дмитр, раненный в этом сражении, был помилован татарами «мужьства ради его».

Завершение русского похода Батыя, по-видимому, не потребовало от татар значительных усилий и не повлекло за собой больших потерь. После падения Киева оставалось завоевать только Волынскую и Галицкую земли, перед тем как напасть на Венгрию и Польшу. Сопротивление на этой территории было сломлено очень быстро: на границе Волынской земли и Киевского княжества только город Колодяжин на реке Случь, обладавший сильными естественными укреплениями, и близлежащий Каменец оказали какое-то сопротивление. Кременец, расположенный к юго-востоку от Владимира на Волыни, был обойден стороной. После недолгих осад пали Владимир и Галич106.

Продолжение истории великого нашествия на Европу хорошо известно, и здесь нет необходимости подробно останавливаться на этом107. Достаточно сказать, что через четыре месяца после падения Киева поляки, венгры и тевтонские рыцари были разгромлены в битве при Лигнице возле Вроцлава 9 апреля 1241 года, а на юге венгры проиграли сражение под Мохи, возле слияния рек Тиса и Саджо. В Европе началась паника108. Но, несмотря на призывы венгерского короля к западным правителям, ни из какого края помощь не пришла. В январе 1242 года была захвачена Хорватия, разграблена большая часть далматинского побережья. Казалось, уже ничто не спасет Западную Европу от нашествия. Но 11 декабря 1241 года великий хан Угедей умер — по всей вероятности, от алкогольного отравления. Когда весной 1242 года эта весть дошла до Батыя, он приказал немедленно отступать. Почему? Потому ли, что он хотел повлиять на выборы нового великого хана и «сохранение сильных позиций в монгольской политике представлялось более важным... чем продолжение завоевания Европы»109, или потому, что ему не хватало сил для поддержания контроля над завоеванными землями? Ответа мы не знаем. Вероятно, обе причины определили это решение. Во всяком случае, Европа была спасена.

Батый вернулся в Кипчакскую степь и разбил свой лагерь в Сарае, возле устья Волги, приблизительно в 100 километрах к северу от Астрахани. Началось так называемое татарское иго. Из Сарая в течение следующих 138 лет ханы Золотой Орды — под этим названием стала известна империя Батыя — осуществляли политический контроль над всеми русскими княжествами, а еще в течение ста лет, с 1380 до 1480 года, продолжали требовать, хотя и не всегда получали, дань от своих русских «вассалов».

Каким образом татарам удалось разгромить Русь так легко и быстро? Во-первых, необходимо, конечно, учесть размер и необычайную силу татарского войска. Завоеватели, несомненно, имели численное превосходство над своими противниками. Но насколько велико было это превосходство, сказать невозможно. Действительно, невероятно трудно дать даже самую приблизительную оценку численности войск, вторгшихся на Русь и в Европу. С одной стороны, мы имеем туманное «бесчисленные множества», упоминаемое в русских летописях, и гигантские числа, называемые западными источниками; с другой стороны, Рашид-ад-Дин оценивает численность монгольского войска в момент смерти Чингис-хана в 129 000 человек110. Вероятно, приблизительно 120 000—140 000 человек войска находились в распоряжении Батыя в начале его нашествия на Русь. Эта цифра предлагается советским историком В.В. Каргаловым, и она кажется нам разумной, особенно если учесть, что татарские ханы обычно командовали отрядами численностью 10 000 человек (тумен, или тьма по-русски) и что вместе с Батыем пришло от двенадцати до четырнадцати ханов111.

Многие источники, как западные, так и восточные — Матфей Парижский, Иоанн де Плано Карпини, венгерский доминиканец Юлиан, персидский историк Джувейни, Рашид-ад-Дин, — оценивая татарских военачальников, говорят об их военном искусстве, о выдающейся стратегии и тактике ведения боя, о тщательно планируемых нападениях, внимании, уделяемом психологической войне, предварительной засылке послов, задачей которых часто было посеять семена раздора среди противников, быстроте и внезапности атак, умении маневрировать, возложении на пеших воинов — мобилизованных местных жителей и военнопленных — основной тяжести первого удара, о мастерстве и точности татарских лучников, скорости и выносливости конницы, передовых для того времени способах ведения осады и осадных устройствах (таранах, катапультах, греческом огне), внимании к мельчайшим деталям, строгой дисциплине, действенности разведки и, превыше всего, способности татарского войска обходиться без громоздкой системы снабжения благодаря мобильности и выносливости коней и людей и использованию сушеного мяса и сыра как основы рациона. Складывается, как мы видим, картина военной непобедимости татар, картина, не всегда соответствующая фактам (Рашид-ад-Дин, например, рассказывает о восстании двух «эмиров», Баяна и Чику, в районе Волжской Булгарии и об успешных действиях повстанцев во главе с грабителем, половцем по имени Бахман112). Тем не менее она подтверждается безусловной высокой боеспособностью татарских туменов, с которой не могли состязаться войска Восточной Европы.

Причины поражений русских в битвах с татарами очевидны. Численность русского войска была, несомненно, меньше, но и здесь невозможно дать сколько-нибудь надежной оценки. Летописи не дают сведений о размерах чьих-либо дружин или отрядов, противостоявших Батыю (за исключением трехтысячного отряда, посланного на юг Юрием после падения Владимира и до сражения на Сити)113. Неизвестно нам и население русских городов в XIII веке или численность дружин, которые они могли бы выставить. М.Н. Тихомиров, говоря о количестве жителей древнерусских городов, рискует сделать несколько очень приблизительных допущений: 20 000—30 000 для Новгорода, немного меньше для Чернигова, двух Владимиров, Галича, Полоцка, Смоленска, Ростова, Суздаля, Рязани, Витебска и Южного Переяславля, больше для Киева114. Если принять, что каждый крупный город мог выставить, скажем, от 3000 до 5000 человек, то мы получим общую численность порядка 60 000 воинов. Если добавить к этому еще 40 000 из более мелких городов, из числа половцев и различных тюркских союзников, живших на территории Киевского княжества, то результат совпадет с оценкой в 100 000 человек, сделанной С.М. Соловьевым в его «Истории России»115. Но это только приблизительная оценка потенциальной численности русских войск. Мы не имеем представления о том, сколько городов или районов на самом деле выставляли дружины — маловероятно, например, что Новгород вообще послал хоть какой-то отряд, ведь точно известно, что никто не пришел на помощь их заставе в Торжке. Поэтому не исключено, что русские смогли собрать половину или четверть — если не меньше — общей численности татарских войск. И опять-таки нет никаких указаний на то, что хотя бы однажды татары столкнулись одновременно с более чем горсткой князей: в битве при Коломне, например, к остаткам рязанских сил присоединился только «передовой отряд» из Суздальской земли, тогда как на реке Сить вместе с великим князем Юрием были только три его племянника из района Ростова — Ярославля и его брат Ярослав из Юрьева.

Русские не имели координационного центра обороны, а связей между городами и районами почти не было. Но что нанесло наибольший ущерб — это полное отсутствие системы разведки. Все русские князья и воеводы могли в лучшем случае надеяться на сведения, полученные от отбившихся и спасшихся случайных лиц, причем информация касалась прежних поражений и общего направления движения татарских войск. Мы знаем только об одном случае получения сведений из допроса захваченного в плен татарина (это произошло в начале осады Киева) — причем трудно избавиться от подозрения, что татарин был подослан. Когда началось нашествие, русские оказались как будто совершенно не подготовленными к нему. Они ничего не знали о татарских методах осады и штурма городов, ведь во время предыдущего похода на Русь в 1223 году татары не осаждали ни больших, ни малых городов. Юрий, как уже говорилось выше, не придал значения сведениям о тактике и военной силе татар, полученным им раньше от своих восточных соседей на Волге, или если он и принял их во внимание, то ничего не предпринял для организации обороны даже своей собственной территории, Суздальской земли, от неизбежного, как он, несомненно, понимал, вторжения116. Не были приняты меры против вторжения и в Южную Русь: жители Южного Переяславля, Чернигова и Киева, а также Галицкой и Волынской земель имели почти год передышки между нашествием на северо-восток Руси и нападением на Переяславль. Они должны были знать, что их ожидает. И все равно они ничего не сделали.

Но самым слабым местом русских была не столько их военная неподготовленность и неумелость по сравнению с татарами, сколько отсутствие единства между территориями на севере, юге и юго-западе. В то время не было князя, который бы имел действенное влияние на все русские земли. Великий князь владимирский был, наверное, самым могущественным из князей, но его влияние распространялось только на районы, лежавшие в междуречье Волги и Оки, где жили и правили его близкие родственники. Вполне можно допустить, что его старший брат Ярослав из Северного Переславля не всегда был готов подчиниться его воле: нужно помнить, что его не было в битве на Сити и что еще раньше, в 1229 году, он пытался совершить что-то вроде переворота, направленного против Юрия. На юго-востоке Рязань оказалась один на один с врагом. При всех ее тесных связях с Суздальской землей во время правления великого князя Юрия Рязань не получила помощи, когда пришли татары. Не прислал помощи и Чернигов, князья которого были ближайшими родичами рязанских правителей. Что касается южных княжеств, то жестокая междоусобная война, начавшаяся в 1235 году, совершенно разъединила их. Киев, как челнок, переходил из рук в руки между Ростиславичами, Ольговичами, Ярославом из Северного Переславля и Даниилом Романовичем. Ни один князь не обладал достаточной силой, чтобы обеспечить этому княжеству надежную оборону. О каких-либо князьях в Южном Переяславле в источниках не упоминается начиная с 1220 года — для летописцев Владимира, Новгорода и Юго-Западной Руси их как будто не существовало. Правители Смоленска и Чернигова были изолированы от своих соседей, а их силы были истощены междоусобной войной. Даниил Романович и его брат Василько были целиком поглощены упрочением своей власти в Галицкой и Волынской землях, и Даниил, когда пришло время, и он, наконец, сел в 1240 году на киевской престол, оставил в Киеве своего воеводу, а сам вернулся для защиты Галича. Приходится ли удивляться, что татары не встретили на Руси серьезного военного сопротивления?

Каковы были непосредственные результаты татарского нашествия? Как это часто бывало в ранней русской истории, письменные источники содержат поразительно мало сведений, позволяющих сделать какое-либо обоснованное заключение о реальном ущербе, политическом, культурном или экономическом, нанесенном татарами. Нет никаких указаний на численность потерь среди дружинников или гражданского населения, мы не знаем, сколько было захвачено в плен. Летописцы, путешественники и историки того времени упорно отказываются привести хотя бы преувеличенные цифры: они либо хранят молчание, как в случае с Киевом, либо пугают своих читателей беспомощными гиперболами («Черньци и черници, старыя, и попы, и слепыя, и хромыя, и слукыя, и трудоватыя (и горбатых, и больных)..., и люди все иссекоша»117. «Татарове... избиша князя и княгыню, и мужи, и жены, и дети, черньца и черноризиць, иерея (священников), овы огнемь, а инех мечемь...»118). Путешественники более позднего времени, посол папы Иоанн де Плано Карпини и францисканский монах Вильгельм Рубрук, правда, говорят о пленных, уведенных в кочевье или в рабство, а восточные историки (Рашид-ад-Дин, Ибн-ал-Асир), как и Иоанн де Плано Карпини, сообщают о том, что татары систематически угоняли опытных ремесленников и мастеровых из завоеванных городов. Археологические данные о физическом уничтожении и культурном притеснении слишком скудны, чтобы дать сколько-нибудь реальную картину состояния русских городов и сельской местности после нашествия. Советский историк Б.А. Рыбаков в своем фундаментальном труде «Ремесло Древней Руси» пишет, что русские земли «были в значительной степени обескровлены... по целому ряду производств мы можем проследить падение или даже полное забвение сложной техники, огрубение и опрощение ремесленной промышленности во второй половине XIII в.». Его выводы базируются, в основном, на отсутствии в захоронениях XIII и XIV веков таких предметов, как украшенные пряслицы, бусы, амулеты и браслеты, исчезновении глиняной посуды, керамики и эмалевых изделий, характерных для археологического слоя XII и начала XIII века119.

Конечно, строительство соборов, церквей и монастырей на северо-востоке Руси замедлилось в период после нашествия и было далеко не столь бурным, как в XII и начале XIII столетия. Но строительство никогда не прекращалось полностью: в крупных городах работали архитекторы и каменщики, есть свидетельства о большом строительстве во Владимире и в Ростове во второй половине XIII века. Более того, вскоре возникли новые архитектурные школы в Твери и Москве, где в XIV веке строительство расцвело120.

Внутренняя торговля пришла в серьезный упадок по причине разорения городских ремесел и неспособности городов удовлетворить потребности деревень121; но и этот вывод базируется, в основном, на сообщениях Иоанна де Плано Карпини, Рашид-ад-Дина и Ибн-ал-Асира, согласно которым ремесленников и мастеровых угоняли из завоеванных городов, что находит очень незначительное подтверждение в археологических данных. Что касается сельского хозяйства, то мало что свидетельствует о том, что оно сколько-нибудь пострадало. Действительно, как указывает Б.А. Рыбаков, татары осмотрительно оставили крестьян в покое, чтобы те могли, говоря словами Ипатьевской летописи, «орют пшеницю и проса»122.

Как оценить масштаб разрушений? Как видно из описания похода Батыя на Русь, городами, которые мы твердо можем считать захваченными татарами и, очевидно, пострадавшими от этого, были Рязань, Владимир, Торжок на северо-востоке, Козельск, Южный Переяславль, Чернигов, Киев, Колодяжин и Каменец на юге, Галич и Владимир на Волыни на юго-западе. Относительно остальных одиннадцати городов, про которые сообщается, что они были захвачены татарами или лежали на их пути, нет никаких свидетельств в пользу того, что они каким-то образом пострадали, — в самом деле, захватчики могли просто обойти стороной многие из них123. Даже о тех городах, про которые есть основания считать, что они действительно были захвачены, отсутствуют данные, свидетельствующие о полном разрушении. Правда, Иоанн де Плано Карпини, путешествовавший в районе Киева пять лет спустя после падения города, говорит, что от Киева «почти ничего не осталось, в настоящее время (1245 год) в нем едва насчитывается 200 домов, а его население содержится в полном рабстве», но тут же сообщает, что татары «разрушили всю Русь»124. Летопись, которая содержит столь яркое описание взятия Киева (Ипатьевская), не упоминает ни о разрушении каких-либо зданий, ни даже о массовом избиении жителей; сообщается только о проломе городских стен и о падении — из-за скопления людей на хорах — стен Десятинной церкви. Что касается северных летописей, то Лаврентьевская упоминает о падении матери городов русских в двух коротких предложениях, а Новгородская Первая и вовсе игнорирует это событие. Те же летописи не содержат никаких упоминаний о Чернигове или Южном Переяславле в период после нашествия. Создается впечатление, что после нашествия у северных летописцев еще более сузился кругозор и они считали эти два города, а заодно Киев и Смоленск лежащими теперь вне сферы их интересов. Действительно, за вторую половину XIII века мы практически не имеем сведений ни об одном из южнорусских районов, ни о том, какие князья, если они были, правили там: вероятно, большая часть русских земель перешла непосредственно под контроль татар125.

Рязань, по-видимому, частью была разрушена; в компилятивной «Повести о разорении Рязани» упоминается, что «великая церковь» (Успенский собор) «погоре и почернеша»126, хотя в единственной летописи, сообщающей некоторые подробности о взятии Рязани, говорится только об избиении жителей, и то словами обычных клише. Что касается самого Владимира, то о материальном разрушении почти нет свидетельств. Хотя великий Успенский собор был якобы сожжен в 1238 году, он еще стоял и в нем совершалась служба в следующем году, когда там хоронили великого князя Юрия127. Ничто не указывает и на то, что пострадали другие главные церкви города: Александр Невский был похоронен в церкви монастыря Рождества Богородицы в 1263 году128, и нигде не упоминается о повреждении построенного в 1190 году Всеволодом III дворцового Дмитриевского собора.

Вряд ли можно сомневаться в том, что в Северо-Восточной и Южной Руси были разрушения в результате нашествий Батыя. Но трудно сказать, как долго продолжалась разруха. В замечательно короткое время все вернулось в свою (или почти в свою) колею. В Рязани, например, старший из уцелевших князей, Ингварь Ингваревич, который, к счастью для него, находился в Чернигове во время нападения Батыя, быстро начал деятельность по восстановлению княжества. Финал «Повести о разорении Рязани» описывает последствия нашествия таким образом: «Благоверный великий князь Ингвар Ингваревич... сяде на столе отца своего... И обнови землю Резаньскую, и церкви постави, и манастыри согради, и пришелцы утеши, и люди собра. И бысть радость христианом, их же избави Бог... от безбожнаго зловернаго царя Батыя»129.

А.Л. Монгайт, советский археолог и историк Рязани, подтверждает, что Рязань была быстро восстановлена и что, несмотря на то что некоторые ремесла были уничтожены, а торговые связи ослаблены, это княжество вскоре вернулось к нормальной жизни130. Летописцы северо-востока Руси рисуют похожую картину восстановления и подъема при новом великом князе владимирском, Ярославе Всеволодовиче, и подчеркивают, что период, последовавший за событиями 1238 года, был в Суздальской земле спокойным. Действительно, летописцы как Новгорода, так и Владимира проявляют больше интереса к деятельности Ярослава и его сына Александра на западе, чем к последствиям нашествия на остальную Русь. В целом это совершенно не похоже на застой и болезненно медленное восстановление после разрушительной войны. «Великое освящение» дворцовой Борисоглебской церкви в Кидекше возле Суздаля в 1239 году131, успешные действия Александра Невского на северо-западе (победы над шведами и немецкими рыцарями в 1240 и 1242 годах соответственно), разгром Ярославом литовцев, вторгшихся на территорию Смоленска в 1239 году — все это свидетельствует либо о способности русских быстро восстановить свое хозяйство на севере, либо о том, что Суздальская земля не была поставлена на колени татарским нашествием.

Что касается влияния нашествия на связи Руси с внешним миром, то опять мы имеем слишком мало данных, позволяющих сделать какое-либо обоснованное заключение по этому вопросу. Можно предположить, что торговые связи Руси с Западом пострадали не столько из-за татарских опустошений в 30-х годах XIII века, сколько по причине участившихся после нашествия нападений со стороны западных соседей Руси: шведов, немцев и литовцев, — что сделало затруднительным использование торговых путей к морю. И все же торговля с Западом как из Новгорода и Смоленска, так и через эти города, каждый из которых не пострадал от татар, потерпела, по-видимому, относительно небольшие изменения, особенно торговля с Балтикой, т. е. с Ригой, Готландом и Любеком, что подтверждается различными торговыми договорами второй половины XIII века. Еще труднее установить, в какой степени сократилась или увеличилась в результате нашествия восточная торговля. Некоторые историки считают, что уничтожение Волжской Булгарии временно прервало движение товаров по Волге132 — основному пути торговли с востоком, — но мало что свидетельствует о прекращении ввоза и вывоза по маршруту Волга — Каспий из Новгорода, Пскова, Смоленска, Полоцка и Витебска на западе, Владимира и Суздаля на северо-востоке133.

Итак, мы имеем картину Руси, испытавшей еще один удар степных захватчиков, более грозных, более подготовленных как в военных, так и в мирных делах и более стойких, чем печенеги или половцы. Но Русь вовсе не была такой сокрушенной, разоренной и деморализованной, какой ее пытаются изобразить многие историки нашего времени. Действительно, мало что слышно о южных землях: Киеве, Чернигове и Переяславле второй половины XIII века, но это не обязательно свидетельствует о физическом разрушении или экономическом застое, а, скорее, о прекращении потока информации, перерыве или исчезновении киевского летописания и разрыве политических и культурных связей между Суздальской землей и югом Руси. Ничто не говорит и о массовом переселении людей из уязвимых южных земель в относительную безопасность северных районов как прямом результате нашествия Батыя. Если такой сдвиг населения Руси действительно имел место, то, по всей вероятности, он произошел ближе к концу столетия, когда дал о себе знать эффект от повторяющихся карательных набегов татар.

В северо-восточных районах, в новгородских землях, на обширных просторах к северу от Волги, где впоследствии возникли новые важные центры и где, в конце концов, происходило политическое и культурное развитие Московии, образ жизни претерпел, по-видимому, незначительные изменения. В самом деле, в период после нашествия социально-политическая структура Суздальской земли и Новгорода осталась в целом такой же, какой она была раньше, во всяком случае, в первые годы после нашествия. Но, как будет видно в следующих главах, посвященных, в основном, Северо-Западной Руси, присутствие татар Золотой Орды вскоре дало себя знать.

Примечания

1. Первоначально монголы были одним из племен, населявших современную Монголию. В XII в., однако, они были разгромлены своими соседями татарами. Названия «монгол» и «Монголия» сохранились благодаря тому, что Чингис-хан сам был монгольского происхождения. В русских источниках того времени для обозначения монголов на Руси применялся только термин «татары», который используется и в этой книге. — См.: Vernadsky. The Mongol and Russia, p. 11—12. Ср.: Spuler. Die Goldene Horde, p. 11, n. 1.

2. Тизенгаузен, т. 1, с. 25—26. Эта информация повторяется персидским историком Рашид-ад-Дином. — См.: Рашид-ад-Дин, т. 1, кн. 2, с. 229.

3. См.: Плетнева, с. 299. Ибн-ал-Асир говорит, что после поражения на Северном Кавказе «кипчаки» бежали в «Русь» (Тизенгаузен, т. 1, с. 26). Неизвестно, когда Мстислав женился на дочери Котяна.

4. Восточные источники (Ибн-ал-Асир и Рашид-ад-Дин) не сообщают сколько-нибудь ценной информации.

5. Подчеркивается унизительный характер поражения половецкого передового отряда под началом некоего Яруна перед главной битвой, а также уничтожение половцами после сражения каждого десятого из бежавших русских, «а иных... ис коня, а и иных ис порта» (т. е. иных затем, чтобы захватить их коней, а иных — чтобы взять их одежду).

6. Вплоть до 1200 г. Ипат сосредоточена на делах Киева. С 1200 г. и до своего окончания она описывает почти исключительно деятельность наследников Романа Мстиславича из Галицкой и Волынской земель, особенно его старшего сына Даниила.

7. Подробный анализ источников см.: Fennell. The Tatar Invasion of 1223. О датировке см.: Бережков, с. 317—318. Основные летописные сообщения содержатся в: ПСРЛ, т. 1, стб. 445—447; НПЛ, с. 61—63, 264—267; ПСРЛ, т. 2, стб. 740—745; т. 5, с. 202—207. Литературную оценку «Повести о битве на Калке» (т. е. история татарского нашествия 1223 г.) см. в: Fennell and Stokes. Early Russian Literature, p. 81—88.

8. НПЛ, c. 62, 265. Компилятор Никоновской летописи XVI в. пощадил скромность читателя, заменив «и девкы» на «и прочаа» (ПСРЛ, т. 17, с. 89).

9. ПСРЛ, т. 2, стб. 742.

10. О Зарубе см.: Толочко. Киев, с. 143—146.

11. НПЛ, с. 62, 265.

12. НПЛ, с. 62, 266.

13. Двенадцатидневный, как считает Ибн-ал-Асир (Тизенгаузен, т. 1, с. 27).

14. Город был построен Святополком Изяславичем в 1095 г. на месте, где стоял бывший город-крепость Витичев, в 20 км к югу от Треполя. — См.: Тихомиров, Древнерусские города, с. 55; Толочко, Киевская земля, с. 35—36; его же. Киев, с. 141.

15. ПСРЛ, т. 5, с. 204.

16. НПЛ, с. 63, 266.

17. ПСРЛ, т. 1, стб. 447. 60 000 (!) киевлян — согласно Ник (ПСРЛ, т. 10, с. 92).

18. НПЛ, с. 63, 267.

19. ПСРЛ, т. 2, стб. 741.

20. ПСРЛ, т. 1, стб. 447.

21. ПСРЛ, т. 2, стб. 743.

22. Бродники были из крайнего северо-восточного района половецких степей (см.: Плетнева, с. 298—299). Они, очевидно, перебежали к татарам на какой-то стадии сражения, и, несмотря на клятву их начальника спасти Мстислава Романовича и двух других князей, его соратников, державших холм над Калкой, бродники позволили татарам захватить укрепления, поубивать всю дружину и пировать на досках, положенных на корчившиеся тела трех князей, пока те не умерли (НПЛ, с. 63, 266—267).

23. Перед самой битвой половецкий передовой отряд бежал в беспорядке, «потопташа... станы рускых князей» (НПЛ, с. 63, 266).

24. Мелкое княжество, расположенное на самой южной границе Киевской земли.

25. См.: Рапов, с. 196.

26. Там же.

27. Там же, с. 92, 93.

28. Всего, по-видимому, спаслось девять князей: трое Ростиславичей, четверо Ольговичей, один из западно-русских князей (Мстислав Ярославич Луцкий) и Даниил Волынский.

29. ПСРЛ, т. 2, стб. 746, 753.

30. Плетнева, с. 299—300; Федоров-Давыдов, с. 27—28, 41—42.

31. ПСРЛ, т. 1, стб. 446; с. 61, 264. Ср. описание их происхождения у Матфея Парижского (Матузова, с. 113, 138).

32. ПСРЛ, т. 1, стб. 234, 235—236.

33. НПЛ, с. 63, 267.

34. В 1226, 1228 и 1232 гг. В 1239 г. мордва совершила набег на Нижний Новгород. — См.: ПСРЛ, т. 1, стб. 448—449, 450—451, 459. О русско-мордовских отношениях в 20—30-х годах XIII в. см.: Кучкин. О маршрутах, с. 44—45.

35. 1224 г.: Юрий послал Всеволода, цель не указана (ПСРЛ, т. 1, стб. 447); 1224 г.: Василько с Юрием в Торжке (НПЛ, с. 64, 268); 1226 г.: Василько и Всеволод с Юрием против курского князя Олега (ПСРЛ, т. 1, стб. 448); 1228 г.: Юрий послал Василька против мордвы (там же, стб. 450); 1232 г.: все трое с Ярославом против Серенска (там же, стб. 459).

36. 1227 г.: Василько взял в жены дочь черниговского князя Михаила (ПСРЛ, т. 1, стб. 450); 1228 г.: Всеволод женился на дочери Олега Святославича (из Курска?) в Южном Переяславле (ПСРЛ, т. 25, с. 122).

37. 1227 г.: Всеволод послан править в Южном Переяславле (ПСРЛ, т. 1, стб. 450).

38. Там же, стб. 448—449.

39. Там же, стб. 451. Он вернулся в Юрьев в 1230 г. и все еще находился там в 1234 г. (там же, стб. 455, 460).

40. Там же, стб. 451—452.

41. НПЛ, с. 61, 63—64, 263, 267.

42. Юрий взял в жены сестру Михаила Агафью в 1211 г. (ПСРЛ, т. 1, стб. 345).

43. НПЛ, с. 64, 268.

44. 1216 г.: брат Юрия Владимир женился на дочери черниговского князя Глеба (ПСРЛ, т. 1, стб. 438); 1227 г.: племянник Юрия Василько Константинович взял в жены дочь Михаила Черниговского (там же, стб. 450); 1228 г.: племянник Юрия Всеволод Константинович женился на дочери Олега Святославича из Курска и Новгорода Северского, старшего члена из младшей ветви Ольговичей (Там же, т. 25, с. 122). О курском князе Олеге см.: Dimnik. Russian Princes and their Identities, p. 158—165.

45. В 1226 г. Юрий со своими племянниками Васильком и Всеволодом Константиновичами «ходи в помочь Михаилу Всеволодичю на Олга Курьскаго». Юрию удалось миром уладить эту, очевидно, внутрисемейную вражду среди Ольговичей (ПСРЛ, т. 1, стб. 448).

46. Описание похода 1232 г. против Серенска на Черниговской территории не указывает на то, что Михаил участвовал в сражении (ПСРЛ, т. 1, стб. 459). Ср., однако, НI под 6739 (1231) годом, где сообщается, что Ярослав сражался с Михаилом в районе Серенска и Мосальска (НПЛ, с. 71, 280).

47. Не исключено, что наследником престола стал псковский князь Владимир Мстиславич (единственный выживший двоюродный брат Мстислава Давидовича, не считая киевского князя Владимира Рюриковича), или, что более вероятно, это был сын Мстислава Давидовича Ростислав, присутствовавший, по-видимому, в качестве смоленского князя на совете в Киеве в 1231 г.

48. ПСРЛ, т. 1, стб. 450.

49. Там же, стб. 453—454.

50. В 1225 или 1226 г. трое из Ростиславичей (псковский князь Владимир Мстиславич, его сын Ярослав и его брат торопецкий князь Давид) помогли Ярославу отбить крупное литовское вторжение, направленное против Торжка, Торопца, Смоленска и Полоцка (НПЛ, с. 64, 269; ПСРЛ, т. 1, стб. 447—448).

51. ПСРЛ, т. 1, стб. 455—456.

52. ПСРЛ, т. 2, стб. 753.

53. Там же, стб. 766. В благодарность за это Владимир отдал Даниилу город Торческ.

54. ПСРЛ, т. 1, стб. 457.

55. НПЛ, с. 70, 278.

56. Там же, с. 68, 274—275.

57. Там же, с. 71, 280..

58. Должность тысяцкого была передана Борису Негочевичу во время волнений, предшествовавших повторному вызову Михаила (НПЛ, с. 67, 273).

59. В 1225 г. Михаил оставил Новгород вскоре после прибытия (НПЛ, с. 64, 268—269). В 1229 г. он опять уехал вскоре после прибытия, но вернулся в 1230 г. только для того, чтобы снова отбыть в Чернигов (там же, с. 68, 69, 275, 276).

60. НПЛ, с. 70, 278.

61. Там же, с. 71—72, 280—282.

62. Там же, с. 73, 284.

63. Описание сражения вокруг Чернигова в 1235 г. (дается под 1234 годом) и последовавшего перемирия явно относится к захвату Чернигова татарами в 1239 г., как описано в Ипат (под 1237 годом), НIV (под 1239 годом) и CI (под 1239 годом) (ПСРЛ, т. 2, стб. 772; т. 4, с. 222—223; т. 5, с. 218—219). — См.: Dimnik. The Siege of Chernigov in 1235.

64. «Изяслав» в НI (НПЛ, с. 74, 284) и Ипат (ПСРЛ, т. 2, стб. 772—774) без указания отчества; «Изяслав Мстиславич» в НIV и CI (там же, т. 4, с. 214; т. 5, с. 210); «Изяслав Мстиславич, внук Романа» в М (там же, т. 25, с. 126); «Изяслав Мстиславич Смоленский» в Ник (там же, т. 10, с. 104). Однако почти не может быть сомнений в том, что Изяслав был членом младшей ветви Ольговичей и на самом деле внуком Игоря Святославича из Новгорода Северского и Чернигова. Ошибка предполагаемого свода 1448 г., отраженная в НIV и CI, явно перешла в последующие своды. — См.: Dimnik. Russian Princes and their Indentities, p. 107—170; The Struggle for Control over Kiev.

65. М. Димник (Dimnik. The Struggle for Control over Kiev, p. 35), однако, считает, что Михаил посадил на престол не своего двоюродного брата Изяслава Владимировича, а Изяслава Мстиславича, племянника Владимира.

66. ПСРЛ, т. 2, стб. 772—774; НПЛ, с. 73—74, 284—285.

67. НПЛ, с. 74, 285. Согласно Ипат под 1225 годом (ПСРЛ, т. 2, стб. 777), он взял Киев у Владимира — об этом не упоминается в НI. См., однако, статью М. Димника (The Struggle for Control over Kiev, p. 37), который считает, что Ярослав получил Киев в результате соглашения между Даниилом и великим князем Юрием, причем Юрий «вынудил Владимира оставить Киев».

68. ПСРЛ, т. 2. стб. 777.

69. Там же, стб. 777—778 (под 1235 годом).

70. Саксин — это древний хазарский город Итиль. — См.: Черепнин. Монголо-татары, с. 190; Noonan. Suzdalia's Eastern Trade, p. 372—373; Федоров-Давыдов. Кочевники, с. 149—150.

71. Тизенгаузен, с. 27—28.

72. Может быть, хазары. — См.: Черепнин. Монголо-татары.

73. ПСРЛ, т. 1, стб. 453. Этот поход упоминается также персидским историком Джувейни (Juvaini. The History of the World-Conqueror, vol. 1, p. 190) и арабом ибн-Василем (Tизeнгаузeн, с. 73). См. также: Allsen. Prelude to the Western Campaigns.

74. ПСРЛ, т. 1, стб. 459; т. 25, с. 125.

75. Татищев, т. 4, с. 370; т. 3, с. 227.

76. «Джаман», согласно Рашиду-ад-Дину, — возможно, искаженное «Яик». — См.: Rashid ad-Din. The Successors of Genghis Khan, p. 57—59.

77. Черепнин. Монголо-татары, с. 191. См. также сообщение венгерского монаха Юлиана (Аннинский, с. 83 и далее), перечисляющего завоевания «языческих царств»: Saskiam (саксинийцы), Fulgariam (булгары)... Merowiam (мари), Mordanorum Regnum (мордва); Рашид-ад-Дин: покорение бокшей и буртов (мордвы) (Rashid ad-Din. The Successors of Genghis Khan, p. 59); Juvaini. The History of the World-Conqueror, p. 249.

78. Rashid ad-Din. The Successors of Genghis Khan, p. 58—59.

79. Подробный анализ русских источников см: Fennell. The Tale of Baty's Invasion.

80. Ранний список датируется XVI в., но «Повесть» явно отражает фрагменты, написанные не позднее XIII в. — См.: «Воинские повести», с. 9—19; Fennell and Stokes. Early Russian Literature, p. 88—97; История русской литературы X—XVII веков, с. 161—167.

81. «Юрьи же сам не поиде, ни послуша князии рязаньскых молбы, но сам хоте особь брань створити» (НПЛ, с. 74—75, 286). Та же летопись, однако, утверждает, что Юрий послал некоего Еремея с передовым отрядом («в сторожих»), который под Коломной соединился с рязанским князем Романом Ингваревичем и был разбит татарами (Там же, с. 75, 287). Л сообщает, что вместе с Еремеем был сын Юрия Всеволод (ПСРЛ, т. 1, стб. 460).

82. «Воинские повести», с. 12. В «Повести» также упоминается «Ижеславец» — возможно, Ижеславль между Белгородом и Пронском на реке Проня. Заметим, что и «Повесть», и Никоновская летопись XVI в. утверждают, что битва между рязанцами и татарами состоялась до осады Рязани. — См. там же, с. 11—12; ПСРЛ, т. 10, с. 105—106.

83. НПЛ, с. 75, 287.

84. Взят в плен, согласно Л, убит, согласно: Rashid ad-Din. The Successors of Genghis Khan, p. 59. Значительно более позднюю версию захвата Москвы см.: Горский. К вопросу.

85. Согласно НI, однако, Юрий сначала направился в Ярославль и двинул оттуда ударный отряд в 3000 человек, который был окружен врагом. Тогда Юрий занял позиции для сражения (вероятно, под Ярославлем), но, когда татары приблизились, бежал к реке Сити.

86. К этому описанию в Л добавлен фрагмент, описывающий попытку татар сломить дух сопротивления владимирцев — они провели своего главного пленника, князя Владимира Юрьевича, перед стенами города. Этот эпизод, однако, вызывает сомнения — Рашид-ад-Дин сообщает, что Владимир был убит в Москве. Вероятно, этот фрагмент был добавлен в более позднее время к исходной летописной версии, как и многие другие литературные гиперболы. — См.: Fennell. The Tale of Baty's Invasion, p. 46—48.

87. Содержится только в Ипат (ПСРЛ, т. 2, стб. 779).

88. Подробное текстологическое исследование истории пленения и казни Василька см.: Fennell. The Tale of the Death.

89. Согласно Ипат, татарами командовал Бурундай, войско которого окружило дружины Юрия. Ипат также намекает на неосмотрительность Юрия, указывая, что нападение было для него неожиданным («Юрьи... не имеющи сторожей») (ПСРЛ, т. 2, стб. 779).

90. В «Сказании о смерти Василька», как-то неловко включенном в описание битвы на Сити в Л, Василька, в конце концов, погребают вместе с обезглавленным телом Юрия. М.Д. Приселков считал, что, поскольку в ранних русских войнах враги редко отрубали головы, Юрий был предан и убит своими людьми. — См.: Fennell. The Tale of the Death, p. 36, p. 8.

91. Датировку см.: Бережков, с. 270—271.

92. Ср.: Каргалов, с. 108—109.

93. НПЛ, с. 76, 288—289. В.В. Каргалов считает, что только ударный конный отряд двигался на запад от Торжка до Игнача-креста (Каргалов, с. 107).

94. В «Сказании о Меркурии Смоленском», написанном не ранее конца XV в. и основанном большей частью на местных преданиях, рассказывается, как юноша по имени Меркурий спас Смоленск от татарского отряда. Однако ни один из источников не содержит указаний на то, что татары проходили в районе Смоленска. — См.: Русские повести XV—XVI веков, с. 106—107; История русской литературы X—XVII веков, с. 169—170.

95. Сообщается в Ипат (ПСРЛ, т. 2, стб. 780—781) и у Рашид-ад-Дина (Rashid ad-Din. The Successors of Genghis Khan, p. 60). Версия Ипат в каком-то смысле противопоставляет героизм жителей Козельска, возглавляемых неким князем Василием, трусливому поведению Всеволода во Владимире («Всеволод убояся, бе бо и сам млад») — еще одна попытка этой южной летописи очернить северных князей.

96. Rashid ad-Din. The Successors of Genghis Khan, p. 60. В.В. Каргалов считает, что татары вторглись в Крым зимой 1239/1240 г. — См.: Каргалов, с. 114.

97. После захвата Переяславля и Чернигова в 1239 г. (ПСРЛ, т. 1, стб. 469—470). Муром был сожжен, как и город Гороховец, расположенный непосредственно к востоку от впадения Клязьмы в Оку. Поздний Тверской сборник (ПСРЛ, т. 15, стб. 374) сообщает, что Городец Радилов на Волге был взят в это же время, но в отношении Гороховца это, вероятно, ошибка.

98. ПСРЛ, т. 1, стб. 469; т. 2, стб. 781—782. Датировка дается в Псковской Первой и Второй летописях (т. 1, с. 11; т. 2, с. 79) и в ПСРЛ. т. 16, стб. 56.

99. На самом деле в Ипат сообщается, что они были захвачены в 1234 г., но некоторые элементы запутанной записи под 6742 годом явно указывают на татарское нашествие 1239 г. — См.: Dimnik. The Siege of Chernigov in 1235 (см. выше, прим. 63).

100. Наиболее полное описание черниговского похода дается в НIV и CI. Обе летописи восходят к фрагментарным описаниям, содержащимся в Ипат под 1234 и 1237 годами (ПСРЛ, т. 4, с. 222—223; т. 5, с. 218—219; т. 2, стб. 772, 782). Л кратко повествует о захвате Чернигова и добавляет, что «князи ихъ выехаша въ Угры, в Венгрию» — вероятно, этот эпизод на самом деле относится к побегу Михаила Всеволодовича и его сына Ростислава из Киева (в начале 1240 г., но в Ипат приводится под 1238 годом). О дате падения Чернигова см.: ПСРЛ, т. 16, стб. 51; П1Л, с. 12.

101. ПСРЛ, т. 1, стб. 469. Заметим, что, согласно НIV и CI (ПСРЛ, т. 4, с. 223; т. 5, с. 219), татары «придоша с миром к Киеву и смирившеся с Мстиславом и с Владимиром и с Даниилом». Этот финал, который также замыкает описание осады Чернигова в 1235 г. Ипат, представляется помещенным здесь ошибочно: трудно понять, что князья Чернигова, Смоленска и Галича делали в Киеве в конце 1239 г. См., однако: Dimnik. The Siege of Chernigov in 1235, p. 401—403.

102. ПСРЛ, т. 2, стб. 782; ср. т. 25, с. 131; т. 20, с. 158; т. 23, с. 77; т. 10, с. 116, — т. е. версия «свода 1472—1479 гг.».

103. Rashid ad-Din. The Successors of Genghis Khan, p. 69.

104. См.: Пашуто. Очерки, с. 85—86. Описание из Ипат повторяется с незначительными изменениями в НI, CI, М, Е, Льв и Ник. НI не упоминает о взятии Киева, а Л ограничивается несколькими словами.

105. Согласно Рашид-ад-Дину, осада длилась девять дней (Rashid ad-Din. The Successors of Genghis Khan, p. 69). Более поздние русские источники сообщают, что она продолжалась «10 недель и 4 дни», с 5 сентября до 19 ноября. — См.: ПСРЛ, т. 16, стб. 51; П1Л, с. 12; П2Л, с. 81.

106. ПСРЛ, т. 2, стб. 786. Повторение в НIV, CI, М, Е, Льв, Rashid ad-Din (ibid, p. 69).

107. Описание похода Батыя на запад см.: Vernadsky. The Mongols and Russia, p. 52—58; Пашуто. Монгольский поход; Spuler. Die Goldene Horde, p. 20 et set.; Grousset. L'Empire des Steppes, p. 330—333.

108. См. Матфея Парижского (Матузова, с. 110 и далее). Он сообщает, что в Ярмуте в 1238 г. было затоваривание сельди: заморские купцы были слишком напуганы монгольской угрозой и не приезжали в Англию (там же, с. 111, 136).

109. Vernadsky. The Mongols and Russia, p. 58.

110. Рашид-ад-Дин, т. 1, кн. 2, с. 266.

111. Каргалов, с. 74—75.

112. Rashid ad-Din. The Successors of Genghis Khan, p. 57, 58; Allsen. Prelude to the Western Campaigns.

113. НПЛ, c. 76, 288.

114. Тихомиров. Древнерусские города, с. 139—141.

115. Соловьев, т. 3, с. 23—24.

116. Согласно венгерскому доминиканцу Юлиану, который путешествовал в землях Волжской Булгарии в 1237—1238 гг., Юрий узнал от перехваченных им татарских послов в Венгрию, что татары собираются напасть на Венгрию, победить Рим и пойти еще дальше на запад. — см.: Аннинский, с. 88, 106.

117. В Суздале (ПСРЛ, т. 1, стб. 462).

118. В Рязани (НПЛ, с. 75, 287).

119. Рыбаков, с. 525—538.

120. Воронин, т. 2, с. 131—138.

121. Vernadsky. The Mongols and Russia, p. 343; Рыбаков, с. 534.

122. Рыбаков, с. 525; ПСРЛ, т. 2, стб. 792.

123. Воронин считает, что Ярославль, Ростов, Углич, Кострома, Северный Переславль, Тверь «и другие города» сдались без боя и не были разрушены татарами (Воронин, т. 2, с. 130).

124. The Mongol Mission, p. 30.

125. Грушевский, с. 447 и далее.

126. «Воинские повести», с. 15.

127. ПСРЛ, т. 1, стб. 467—468.

128. НПЛ. с. 84, 312.

129. «Воинские повести», с. 18—19.

130. Монгайт. Рязанская земля, с. 355—359. В XIV в. столица была перенесена в Переяславль Рязанский. Основными причинами были неспокойная обстановка в Старой Рязани и частые набеги татар. Переяславль был хорошо защищен окружавшими его лесами. — См.: Монгайт. Старая Рязань, с. 28.

131. Церковь была построена в 1152 г. и освящена (вероятно, после строительных переделок) ростовским епископом Кириллом (ПСРЛ, т. 1, стб. 469).

132. Например: Каргалов, с. 210—211.

133. См.: Лимонов.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика