Александр Невский
 

5. Церковная юрисдикция

Если мы представим себе роль центральной публичной власти раннефеодального Древнерусского государства XI в., выросшего в результате объединения ряда доклассовых раннеполитических образований, племенных княжений, то должны будем выделить следующие важнейшие ее функции, которые тесно переплетались между собой в реальной жизни. Государственная власть прежде всего наследовала традиционные функции доклассовых органов регулирования жизни общества в центре и на местах, использовав их в новых, классовых интересах. Далее, государственная власть исполняла новые функции охраны классового господства, формирующейся феодальной собственности, подавления сопротивления трудящихся масс, становившихся объектом эксплуатации государства и феодальных организмов. Затем функцией государства было распространение власти на древнерусские племена, не вошедшие еще в его состав, на соседние племена и народности, не создавшие своей государственности и находившиеся вне других государств. Наконец, существовала внешнеполитическая функция государства, устанавливавшего те или иные отношения с близкими и далекими государствами и влиявшего на их политику.

Как показано выше, церковь на Руси далеко не ограничивалась конфессиональной деятельностью, но в течение XI—XII вв. она взяла на себя многие из перечисленных функций. Прежде всего она проявила инициативу в изменении ряда сфер и норм общественной жизни первичных социальных коллективов, взяв в свои руки суд по семейным и брачным делам и став, таким образом, в один ряд с теми княжескими органами, которые ведали другими сферами судебно-правовой жизни. Так церковь приняла участие в отправлении первой функции государственной власти.

Что касается второй государственной функции — организации классовой эксплуатации трудящегося населения, то участие церкви и здесь имело место, хотя оно было весьма своеобразно. Несомненно, что с возникновением и развитием феодальной собственности, укреплением вотчинного иммунитета (XII—XIII вв.) церковь, как и светские феодалы, несла функции классового господства и как звено сложного по своей политической структуре феодального государства осуществляла государственную власть над населением принадлежащих ей земель. Но и до вызревания феодального строя эта функция не была чужда церкви. Анализ княжеских уставов показывает, что в течение уже XI в. церкви принадлежала юрисдикция над рядом сословных групп древнерусского общества — как производительного крестьянского населения (прощеники, прикладники, задушные люди), так и других (лечецы, паломники), а также клирошан. Эта юрисдикция не ограничивалась семейными брачными делами, но, как показывают уставы Ростислава («даю святеи Богородице и епископу: прощеники, с медом и с кунами, и с вирою, и с продажами, и не надобе их судити никакому же (княжему. — Я.Щ.) человеку»)1 и Владимира, она распространялась и на другие стороны общественной жизни этих групп.

Одной из важнейших задач, решавшихся церковью на Руси, как и в других странах, было распространение христианства на все население страны, на племена, не вошедшие еще в состав государства, а также среди соседних народов. Эта деятельность церкви шла параллельно с государственной, раннефеодальной экспансией. Принадлежность к христианской церкви, само крещение ставили нового христианина на соответствующую ступень классового общества: крестьянин или ремесленник становились объектом эксплуатации раннефеодального государства, представитель знати занимал определенное место среди господствующего класса. Включение древнерусских земель в состав государства сопровождалось не только появлением на местных столах представителей киевской княжеской династии, но и открытием епископских кафедр — основного звена церковной власти на местах.

Наконец, во внешнеполитической области древнерусская церковь в лице митрополита и его управления также несла определенные, хотя и узкие, государственные функции. Киевская митрополия как организация управления древнерусским диоцезом Константинопольской патриархии большей частью со ставленником этой патриархии и греком по происхождению во главе являлась основным, хотя и не единственным, органом связи между Киевом и Константинополем.

Церкви в Древней Руси принадлежало три больших круга судебных прав, определяемых структурой феодального общества. Это, во-первых, судебная власть над всем христианским населением Руси, но лишь по определенным делам, не подлежащим княжескому, светскому суду (тяжи епископские или церковные суды, по терминологии источников); во-вторых, право суда над некоторыми группами этого населения (церковные люди, по той же терминологии) независимо от территории, где они жили, но уже по всем делам, вернее по тем делам, которые удалось захватить публичной власти; в-третьих, судебная власть над населением тех земель, которые были феодальной собственностью церковных организаций. В дальнейшей истории юрисдикции церкви, в XIII—XIV вв., указанные три сферы, изменяясь в своем объеме, остаются основой судебной власти церкви. Изучение ранней истории и по возможности возникновения этой юрисдикции является задачей исследователя.

Сравнение статей о церковных судах Оленинской редакции Устава Владимира и Смоленского устава показало, что в древнейшем слое этих перечней, принадлежавшем, очевидно, общему их источнику XI — начала XII в., круг дел первой сферы был довольно узок как по числу зафиксированных казусов, так и по их содержанию. Таковы дела о разводах («распусты»)., двоеженстве («аже водить кто две жене», «смильное»), нецерковных формах заключения брака («умыкание», «аже уволочеть кто девку»), изнасиловании («пошибание»), браке в близких степенях родства («в племени или в сватовстве поимутся», «поимется через закон»). Переход всех этих дел к публичной власти связан со стремлением феодального общества к скорейшей ликвидаций пережитков большой семьи и укреплению малой семьи, характерной для общества с частной собственностью, классовым строем и оформленным раннефеодальным государством.

Хотя все перечисленные дела, по свидетельству уставов, были переданы публичной власти, они не принадлежали княжеской светской власти, ибо ни одно из них не нашло отражения в Краткой редакции Русской Правды — светском государственном уголовном кодексе XI—XII вв. Это молено объяснить тем, что все они, касающиеся отношений не между классами, а внутри них, тем более внутри семьи, не связаны непосредственно с необходимостью охраны возникшей феодальной собственности, на что была направлена деятельность государственной власти и ее судебных органов. Церковь прежде всего распространила свою юрисдикцию на те области, которые не были еще отняты у доклассовых органов власти (общины, семьи) государством.

Эволюцию в объеме церковных «судов», первой сферы юрисдикции церкви, показывают перечни в Смоленском уставе 1136 г. и старшей Оленинской редакции Устава Владимира, которую мы датировали XII веком. Смоленский устав наряду с названными уже делами включил новые. Это использование опыта народной медицины, смешанной с языческой магией, который отвергала церковь, и случаи смерти, вызванные применением соответствующих средств («зелья и душегубства»). Далее, драка между женщинами, которая, в отличие от драки между мужчинами, не подлежала княжескому суду; она не вошла в Русскую Правду, не являясь, очевидно, по мнению юристов XI—XII вв., уголовным преступлением («аже бьетася две жене»). В Пространной редакции Русской Правды появляется статья, относящая к княжескому суду дела об убийстве свободной женщины и устанавливающая полвиры, 20 гривен, за это преступление (ст. 88). Однако там, как и в статье Устава Ярослава об избиении женщины, принадлежавшей к феодальному классу, а также свободной, отразилась забота об охране интересов власть имущих классов. В Уставе Владимира по Архангельскому изводу Оленинской редакции врачевание травами («зелье») включено в перечень и наказывалось церковью. Но этот устав значительно расширяет перечень новыми делами: имущественные споры супругов («пря межи мужем и женою о животе»), связанные, очевидно, с разводами, которые также принадлежали церковному суду; дела о нецерковных религиозных культах, с которыми церковь вела активную борьбу («ведьство», «урекание», «узлы», «еретичество»); побои внутри семьи, родителей детьми («иже отца или матерь бьють сын или дочи»), не зафиксированные в княжеском законодательстве; наконец, некоторые способы драки («зубоядение»), очевидно также не преследовавшиеся княжеской властью.

Содержание перечисленных новых «дел» XII в. свидетельствует о дальнейшем размежевании судебной власти княжеской и епископской феодальной администрации. Это размежевание идет по горизонтали: одни дела остаются в ведении княжеской власти, на другие распространяет свою власть церковь. Налицо явный контакт одновременных памятников права — Русской Правды и княжеских уставов, они дополняют друг друга. Церковь зорко следит за объемом княжеской судебной власти и заполняет пробелы, оставленные княжеской юрисдикцией в общественной жизни древнерусского населения. Однако и светская и церковная власть феодального общества оставляют без внимания многие нарушения, в частности в семейных отношениях. Побои родителями детей (в том числе взрослых) и мужем жены не входят в компетенцию публичной власти, ни в коей мере не являются преступлениями.

Вторая сфера церковного суда связана с судебным ведомственным иммунитетом церкви. Уже в протографе статьи о церковных людях, который мы отнесли к XI в., находился перечень людей, принадлежавших юрисдикции епископа. В этот древний перечень входят игумен, чернец, черница, поп, дьякон, попадья, проскурница, т. е. члены церковного причта, их жены и, очевидно, другие члены их семей, затем монахи и люди, работающие на нужды церкви (проскурница, в дальнейшем сюда добавляются пономарь и пр.). В ранних обработках Устава Владимира находится и упоминание среди церковных людей «задушного человека» — освобожденного по духовному завещанию челядина, холопа, — что позволяет считать его довольно рано, в XI—XII вв., попавшим под церковную юрисдикцию. Таков древнейший слой перечня и, очевидно, древнейший состав самих церковных людей.

В Оленинской редакции и архетипе Синодально-Волынской группы редакций Устава Владимира, который может быть отнесен к XII — началу XIII в., этот перечень значительно пополнен. В первой из названных обработок добавлены: поповичи, «дьяконовая», пономарь, вдовица, калика, прикладник, дьяк «и вси причетници церковнии»2. В архетипе Синодально-Волынской группы включены «кто в клиросе», дети попа и дьякона, лечец, прощеник. Кроме того, в Оленинской и Синодальной редакциях есть еще три группы: сторонник, хромец, слепец.

По Смоленскому уставу 1136 г., епископии принадлежала группа прощеников, другие церковные люди здесь не перечислены, хотя говорится, что они подлежат юрисдикции церкви («церковный человек доидет чего — то своему епископу»).

Разные люди, различные социальные категории попали в этот список. Наряду с мелочным перечнем клирошан (а), в нем названы (б) люди, лишенные средств существования по своим физическим данным — потери кормилица и увечья (вдова, слепец, хромец), а также две социально-юридические группы. Это (в) некоторые профессии раннефеодального общества — лечец и паломник (он же сторонник, калика) и (г) группа крестьян, непосредственных производителей — прикладник и прощеник. К этой же группе принадлежит и задушный человек.

Устав Владимира упоминает всех этих людей только в связи с тем, что они принадлежат церковной юрисдикции, а о других сторонах их общественного положения ничего не говорит. Смоленский устав, вообще отличающийся большой ясностью, полнее оговаривающий взаимоотношения властей, сообщает, что прощеники переданы епископу «с медом и с кунами, и с вирою, и с продажами, и не надобе их судити никакому же (княжему) человеку».

Таким образом, прощеники принадлежали епископу целиком, будучи обязанными платить ему феодальную ренту (мед, куны), судиться у него по уголовным («виры») и всем другим («продажи») делам.

Комментарий, который дает Смоленский устав к Уставу Владимира, позволяет считать, что и другие церковные люди были зависимы от церкви не только по суду, но и в отношении ренты. Средневековая, феодальная организация общества делала судебную зависимость одной из сторон феодальной зависимости вообще. По суду и власть, по земле и суд — такой формулой может быть охарактеризована связь судебной власти с экономической и политической властью земельных собственников. Особое положение относительно земли, отсутствие прямой связи с ней и прикрепления к ней некоторых категорий населения, стоявших на нижних ступенях феодального общества, не ставило их, однако, вне общества и его законов. Поэтому мы можем предположить, что все эти категории были зависимы от церкви не только по суду, но и в большей (как прощеники) или меньшей степени и в других отношениях, производительное население — в рентной форме, как феодально зависимые крестьяне, другие группы — как служители церкви и пользующиеся ее помощью.

Принадлежность к церкви группы производительного населения наиболее интересна в перечне. Исследователи истории древнерусского крестьянства определили, что зависимое население феодальных вотчин складывалось различными путями. Относительно социального происхождения задушных людей нет споров в литературе. С.В. Юшков считал, что отпущенным по завещанию холопам приходилось искать защиты и покровительства. Церковь постепенно превращала их в зависимых людей и эксплуатировала их в качестве рабочей силы в своих селах3. Б.Д. Греков видел в задушных людях холопов, отпущенных на волю по духовному завещанию, данных в монастырь в качестве вклада и становившихся из холопов зависимыми от монастыря крестьянами4. Л.В. Черепнин также считал, что задушные люди — отпущенные на волю холопы, переданные церкви в наследственную зависимость5.

Подробная характеристика прощеников, данная в Смоленском уставе, также не позволяет сомневаться в характере их зависимости. Греков считает несомненным, что прощеники — это люди, очень близкие к изгоям, феодально зависимые крепостные крестьяне6. Черепнин считает прощеников «особой категорией закупов, находившихся не во временной, а в наследственной зависимости от феодалов»7. Однако Исследователи расходятся в понимании происхождения этой группы людей, источников и путей ее формирования. Большинство исследователей считает, что прощеники — люди, которые или совершили преступление, или задолжали деньги8 и не могут их вернуть, в результате чего были превращены в холопов. Они получили прощение, «свободу» и превратились из холопов в феодально зависимых крестьян, работавших на землях церкви9. Другое мнение принадлежит Грекову. Он считал, что под этим названием объединены люди, получившие исцеление от болезней, которым были «отпущены», «прощены» их грехи, в результате чего они оказались зависимыми от церкви10.

М.Б. Свердлов справедливо обращает внимание на то, что прощеники, платившие виры и продажи, были лично свободными людьми и платили дани, но в то же время «основа зависимости прощеников была личная, а не поземельная» — они жили в разных местах, и перечисление их было невозможно11. Только искусственная перестановка фраз в уставе, предложенная Л.В. Алексеевым12, может сделать их связанными с конкретными селами, названными в этом документе.

Относительно происхождения группы прикладников также существуют различные мнения, вышли ли они из «рабов»13, или мы имеем дело со свободными крестьянами, «по добровольному соглашению» ставшими зависимыми от церкви14.

Анализируя Устав Владимира, мы отмечали, что тексты этого памятника вплоть до конца XIII в. ничего не сообщают о наличии у церкви феодальной земельной собственности, которая по другим источникам, однако, известна еще в конце XI в. Изучение перечней церковных людей в том же уставе заставляют нас внести поправки в это наблюдение. В уставе уже в XII в. отразилась феодальная собственность церкви, но не через землю, а через феодально зависимое население, которое сидело, естественно, на земле.

Мы видим, что церковь в XI—XII вв. комплектует работников из различных производственных групп раннефеодального общества: из частновладельческих — бывших рабов — и государственных — бывших свободных, сводя их к одному господствующему состоянию трудящегося населения — феодально зависимому. Этот процесс приводил к возникновению церковной земельной собственности, и в то же время он сам должен был стать особенно активным с возникновением такой собственности. Наряду с «экстенсивным» укреплением церковной земельной собственности путем приобретения церквами и монастырями населенных крестьянами земель, шел, следовательно, и «интенсивный» процесс привлечения на эти земли лишенных средств производства людей, которые оседали на церковной земле и становились феодально зависимыми крестьянами.

В условиях средневековой, низкой и консервативной в своем развитии, техники степень эксплуатации крестьян была ограниченна. Поэтому важным средством увеличения общего объема прибавочного продукта, конфискуемого феодалом у принадлежащих ему крестьян, было расширение числа этих крестьян. Карл Маркс писал, что «могущество феодальных господ, как и всяких вообще суверенов, определялось не размерами их ренты, а числом их подданных, а это последнее зависит от числа крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство»15.

Позиция другой профессиональной группы церковных людей иная, чем производственной. Ни лечцы (средневековые врачи), ни паломники (странники, калики) не были связаны с землей, сельскохозяйственным производством. Переход их под церковную юрисдикцию также делал их зависимыми от церкви, но отсутствие связи по земле делало их положение достаточно своеобразным. Калики не являлись священнослужителями или младшими клирошанами, но, будучи связанными с религиозным культом, не имея вне его средств к существованию, приближались к служителям церкви по своему положению. Несомненно, что они оправдывали это свое положение, ревностно служа распространению религиозной идеологии.

Включение лечца в перечень церковных людей также может найти объяснение. Памятники церковного и монастырского происхождения XII—XIII вв. сообщают, что врачи были хорошо известны в городах. Можно выделить три группы врачей по их общественной принадлежности. К первой отнесем городских врачей, для которых не указана какая-либо их зависимость или принадлежность. Таковы врачи в Киеве и Переяславле, лечившие многих16. Вторая группа — княжеские придворные врачи Владимира Мономаха в Чернигове, Святослава Давыдовича (Святоши)17. Наконец, третий тип врачей — монастырские врачи-иноки, например Агапит-киевлянин, который, следуя примеру Антония, «зелием» (лекарствами, травами) лечил братию и получил прозвище Лечец18.

Между тремя отмеченными группами врачей, особенно между двумя первыми, не существовало резкой грани. Врачи жили, очевидно, своим ремеслом и брали за лечение немалые деньги. Этим было вызвано и включение пункта о мзде лечцу в ст. 2 Краткой редакции Русской Правды, и многократные жалобы на то, что у больных не было средств на оплату врачей и они теряли надежду на выздоровление.

Средневековая организация городского общества приводила к постепенному втягиванию различных социальных элементов, бывших прежде более или менее независимыми, в сферы влияния и власти феодальных собственников. Если в деревне расширение и укрепление светского и монастырского землевладения приводило к превращению сельского населения в зависимое от этих основных групп феодалов крестьянство, то в городе отдельные группы населения находились под сильным давлением церкви, стремившейся подчинить их своей власти. Конкуренция светских врачей с врачами-монахами, описанная в Киево-Печерском патерике19; значительные средства, которые приносило это ремесло врачам; наконец, их неопределенное положение в требовавшем четкой иерархической структуры феодальном обществе были причиной стремлений церкви включить лечцов в число церковных людей. Маркс подчеркивал иерархическую структуру феодального общества, которая не ограничивалась иерархической лестницей феодалов. Он писал, что в этом обществе «все зависимы — крепостные и феодалы, вассалы и сюзерены, миряне и попы. Личная зависимость характеризует тут как общественные отношения материального производства, так и основанные на нем сферы жизни»20.

Люди, лишенные средств существования вследствие своих физических данных, — это personae miserabilis латиноязычных средневековых документов. Они повсюду составляли нагрузку, которую брала на себя церковь как организация, связанная своим происхождением с религией обиженных и угнетенных. В изучаемое время церковь как феодальная организация сохранила и укрепила функции отдушины, предохранителя для отведения в безопасную сторону социального и всякого другого недовольства нижнего звена феодального общества. Особый трактат о месте церкви в обществе в XIII в. — «Правило о церковных людях» — посвящает немало строк перечислению так называемых благотворительных дел, якобы требующих больших средств церкви: «...нищих кормление и чад мног, страньным прилежание, сиротам и убогим промышление, вдовам пособие, девицам потребы, обидным заступление, в напастех поможенье, в пожаре и в потопе, пленным искупленье, в гладе прекормление, в худобе умирая покровы и гробы» и пр.21. Однако церковь распространяла свою власть только на тех из этих людей, которые зависели от нее экономически; и противоречия между экономической и административной зависимостью не должно было быть. Норма, зафиксированная в ст. 59 Судебника 1497 г., гласит: «А котораа вдова не от церкви божии питается, а живет своим домом, то суд не святительской»22.

Третья сфера церковного суда связана с возникновением церковной земельной собственности. Уже грамота Мстислава Владимировича передает Юрьеву монастырю Буйци «с Данию, и с вирами, и с продажами...». В грамоте Изяслава Мстиславича Пантелеймонову монастырю по позднему списку устанавливается «отрицательный» судебный иммунитет витославицких смердов: «...не потянута им ни к князю, ни к епископу, ни в городцкии потуги, ни к смердом, ни в какие потуги, ни иною вивирицею, а потянути им ко святому Пантелеймону в монастырь к игумену и к братии»23. В том же положении находились и села, отданные Смоленской епископии князем Ростиславом.

В отличие от этой, вотчинной, сферы, в двух ранее определенных сферах церковь выступает в другом качестве — не только как вотчинник, своеобразный член феодального класса, но и как организация, несущая ряд общегосударственных функций, не ограниченных территорией принадлежащих ей земель. В указанных сферах церковь выступает как особый орган государственной власти, ведающий определенным кругом дел на всей территории государства.

Особой сферой юрисдикции церкви было право контроля и утверждения земельных сделок, купли-продажи земли. О таком праве было известно применительно к Новгороду второй половины XIV—XV в., когда, как говорится в духовной новгородского землевладельца Остафия Ананьевича 1393 г., земельный спор его отца с посадником Александром рассматривался посредническим судом архиепископа новгородского Алексея (1360—1388)24 и когда документы феодального землевладения скреплялись печатями новгородских владычных наместников. Статистика новгородских епископских печатей, приведенная В.Л. Яниным25 с дополнениями на 1970 г.26, показывает значительное возрастание деятельности владычной канцелярии уже в XIII—XIV вв., хотя она могла охватывать в это время не только земельные дела, но и внешнеполитическую сферу деятельности Новгородской республики — участие владыки в заключении внешнеторговых договоров.

Количество печатей новгородских епископов

Нифонт с 1131 г. 4
Аркадий с 1156 г. 2
Илья с 1165 г. 2
Мартирий с 1193 г. 2
Митрофан с 1201 г. 1
Антоний с 1212 г. 1
Далмат с 1251 г. 5
Климент с 1276 г. 6
Феоктист с 1300 г. 7
Давид с 1309 г. 8
Моисей с 1326 г. 6
Василий с 1331 г. 3

Вопрос об участии церковной организации в утверждении земельных актов оказывается актуальным не только для XII—XV вв., но и для изучаемого нами времени. Об этом говорит открытие в киевском Софийском соборе граффити, представляющих грамоту о Покупке княгиней Анной, вдовой Всеволода Ярославича, перед соборными попами земли, принадлежавшей некому Бояну27. Содержание записи позволяет выделять ее из числа других граффити юридическим характером документа, который переписан здесь целиком, с перечнем всех свидетелей сделки, в связи с чем есть основание считать, что этот текст на стене храма — официальный и единственный, т. е. другого, пергаменного экземпляра ее могло не существовать или он мог быть составлен, но, переписанный на стену храма, мог уступить свое значение новому, более авторитетному экземпляру. В земельной сделке, заключенной между 1093 г., годом смерти Всеволода, и 1111 г., когда умерла сама княгиня, принимал участие клирос Софийского собора в качестве свидетелей, и сам документ был как бы «отдан на сохранение» собору, «положен» в его архив, как клались в псковский соборный ларь документы в Пскове в XIV—XV вв.

Однако это свидетельство, имеющее прямое отношение к Софийскому собору, не упоминает митрополита и не связано непосредственно с его кафедрой. То, что в записи в качестве свидетелей названы только соборные попы, выводит сам акт церковного утверждения из-под юрисдикции митрополита и переводит его в ведение соборного клироса, организации городского духовенства, чему посвящен в этой работе особый раздел в гл. III. Таким образом, юрисдикция новгородского архиепископа, охватившая в XIV—XV вв. и дела о земельных куплях-продажах и спорах, оказывается явлением местной республиканской новгородской истории, не имеющей, насколько известно, древних корней XI—XII вв.

Примечания

1. ДКУ. С. 141.

2. УКВ. Пг., 1915. С. 7. Стб. Бб. Списки 17, 18.

3. Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л., 1939. С. 119.

4. Греков Б.Д. Киевская Русь. [6-е изд.] М., 1953. С. 255.

5. Черепнин Л.В. Из истории формирования класса феодально зависимого крестьянства на Руси // Ист. зап. М., 1956. Т. 56. С. 256.

6. Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 257.

7. Черепнин Л.В. Из истории формирования класса феодально зависимого крестьянства. С. 256.

8. Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 184—185.

9. Ключевский В.О. Сочинения. М., 1959. Т. VII. С. 367; Николай (Ярошевич). Церковный суд в России до издания Соборного уложения Алексея Михайловича. Пг., 1917. С. 138—139; Бахрушин С. В. К вопросу о крещении Киевской Руси // Историк-марксист. 1937. № 2. С. 66; Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. С. 118—119; Он же. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949. С. 307; Черепнин Л.В. Из истории формирования класса феодально зависимого крестьянства. С. 256.

10. Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 255—256.

11. Свердлов М.Б. Указ. соч. С. 182, 184.

12. Алексеев Л.В. Устав Ростислава Смоленского 1136 г. С. 88.

13. Ключевский В.О. Сочинения. М., 1987. Т. 1. С. 256; ПРП. М., 1952. Вып. 1. С. 250.

14. Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. С. 118.

15. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 729.

16. Памятники старинной русской литературы, издаваемые Г. Кушелевым-Безбородко. СПб., 1862. Вып. 4. С. 185.

17. Киево-Печерський патерик. Київ. 1930. С. 123, 114.

18. Там же. С. 128.

19. Там же. С. 128—129.

20. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 87.

21. УКВ. С. 45, 47. Стб. ж.

22. Судебники XV—XVI веков. М.; Л., 1952. С. 27; ПРП. М., 1955. Вып. 3. С. 355.

23. Корецкий В.И. Новый список грамоты великого князя Изяслава Мстиславича новгородскому Пантелеймонову монастырю // ИА. 1955. № 5. С. 204.

24. «И была отцу моему говорка с Олександром пред владыкою Олексеем о том серебре и отмолылся Александра отец мой» (ГВНП. № 10. С. 167; см.: Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь. С. 44).

25. Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 164.

26. Янин В.Л. Актовые печати на Руси X—XV вв. М., 1970. Т. 1. С. 176—178, 234; Т. 2. С. 174—177.

27. «Месяца енаря в 30 святаго Иполита крила землю княгыни Бояню Всеволоже, а перед святою Софиею, перед попы, а ту был попнн Яким Дъмило... А перед тими послухы купи землю княгыни Бояню вьсю, а въдала на ней семьдесят гривън соболии, а в томь драннць семьсът гривьн» (Высоцкий С.А. Древнерусские надписи Софии Киевской XI—XIV вв. Киев, 1966. № 25).

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика